Top

Политическая антропология Людвига Вольтмана


В. Б. Авдеев

Ludwig Woltmann | Людвиг Вольтман

Дювиг Вольтман


Предисловие

С левой ноги
Расы против классов
Время принятия решения
От Маркса к Ницше
Плеяда социал-дарвинистов
Победитель времени
Собиратель крови

Мыслить биологически – обязанность каждого арийца.
Якоб Граф

Качество и специфика идеи всегда обусловлены качеством и спецификой человеческого материала, их породившего. Это неукоснительное правило одинаково применимо как к философии, религии, политике, так и к области социальных идей и культуре. Абстрактных идей не бывает. Этого простейшего закона природы придерживались этносы во всех уголках планеты, едва ступив в период формирования своих первых государственных образований, с которых и началась сложная и драматическая история социальной эволюции человечества. Антропоморфная теология древних обществ при разрешении проблемы об идеальном государственном устройстве двигала политическую мысль мудрецов всегда по одному и тому же маршруту. Вопрос ставился однозначно: не как переделывать общество, а кто должен это делать? Именно поэтому народы брали за правило выводить свою родословную от Богов, всегда изображаемых в человеческом обличье, а справедливый мир на земле и процветание связывались с именами героев. Если же Божеству или герою приписывались зооморфные черты, или даже центральное место культа занимало тотемное животное, это снова имело функциональное назначение, ибо народ желал иметь биологические качества этого животного. Смысл любой мифологии сводился к концентрации желаемых физиологических и антропологических компонентов, необходимых для выживания и размножения данного этноса. Исполин с могучим телом, ослепительной красоты дева, свирепый хищник или волшебное существо – все они так или иначе несли в себе набор определенных биологических свойств, с которыми этнос связывал свое долголетие и историческую перспективу. Миф всегда выполнял роль катализатора биологических процессов в жизни человека.

Неоплатонизм, существенно исказив идеи самого Платона именно в части расовой биологии, принялся мастерить воздушные химеры, примеряясь к их политическому воплощению. Затем христианство уже открыто поставило себе целью построение Царствия Божия, при этом все время оговариваясь, что Царство это, тем не менее, не от мира сего. Христианство было революцией не только в идейном, но и в биологическом плане. Антропологический идеал христианина представлял собой прямую противоположность античному герою, ведь идеология "вселенской любви" вознамерилась извести плоть. Маниакальные наваждения христианства исходили от физически нездоровых религиозных фанатиков и предназначались также для убогих и калечных. Фатальная связь тела и духа была вновь доказана, как и в античные времена, только теперь доказательство происходило от обратного, в негативном аспекте.

После средневекового мракобесия эпоха Возрождения снова проявила пристальный интерес к здоровому человеческому телу, но Реформация продлила политическое долголетие христианского человеконенавистничества. Расцвет естествознания, особенно в XVIII и XIX веках, вновь со всей остротой поставил вопрос об эмансипации человеческой сущности от противоестественных химер. Социальное и биологическое мышление из неоформленной совокупности гуманитарных взглядов вновь выделяются в самостоятельные научные системы. Прогрессивные умы опять стараются объяснить политические, социальные и культурные процессы в обществе при помощи естественных наук. В конце XVIII – начале XIX века этого с наибольшим блеском удается достичь Франции, законодательница мод и здесь диктует свои правила игры. С середины XIX века инициатива медленно но верно переходит к Германии – стране профессоров. На смену галантной легкости приходит скрупулезная методичность. Этнография, антропология, лингвистика, религиоведение, психология меняют картину мира до неузнаваемости. Каждое новое открытие превращает ветхозаветный миф о происхождении людей в неряшливые комиксы.

Именно с целью пресечения и искажения общественного интереса к проблемам биологии и антропологии искусственно создается марксизм, сам происходящий из того же расового корня, что и христианство, впервые кардинально извратившее человеческую сущность. Естественные науки уверенно создавали новую вертикальную иерархию, и марксизм расчетливо вознамерился перечеркнуть ее по горизонтали идеями всеобщего равенства. На смену борьбе рас и народов он настойчиво принялся внедрять учение о классовой борьбе, воздействие которой оказалось смертельным для расово-биологического мышления. Марксизм был не насущной социальной потребностью, а идеологической диверсией против любых форм этнического миропонимания. Знаменитый лозунг Маркса "Пролетарии всех стран соединяйтесь" является продолжением тезиса апостола Павла, что "нет ни эллина, ни иудея".

Поэтому нет ничего удивительного в том, что идеи марксизма получили свое распространение в конце XIX века именно в Германии и России – наиболее консервативных и моноэтнических странах, в которых расово-биологическая философия могла добиться наибольших успехов. Таким образом идеи Маркса и Дарвина вступили в ожесточенную схватку, а бурный экономический рост производства и новые амбиции едва народившейся Германской империи придали этой идейной борьбе ожесточенный характер.

Биография замечательного немецкого антрополога и социолога Людвига Вольтмана (1871-1907) в этом отношении весьма показательна. Она может служить как бы индикатором интеллектуальных процессов рубежа веков, охарактеризовавшихся столкновением "левых" и "правых" тенденций.

Идеологический путь Вольтмана симптоматичен, ибо, начав с либеральных идей европейской социал-демократии, он очень скоро, прозрев их вредоносную сущность, порывает с ними и уверенно переходит на позиции право-консервативного мышления. Он переболел модной тогда "левизной" и против ошибок своей молодости сам создал целительное противоядие, имя которому – политическая антропология. Именно эта наука, родоначальником которой и является Людвиг Вольтман, помогла ему распознать всю инфернальную фальшь и расовую подмену марксизма. Пример изменения мировоззрения Вольтмана ярок, убедителен и потому особенно важен для сегодняшней России, болеющей всё XX столетие политической левизной во всех мыслимых и немыслимых формах, поскольку очищение и радикальная смена политической ориентации неизбежны. Так поучимся же на достойном примере одного из первопроходцев. Данная работа является первой биографией немецкого расового теоретика на русском языке, ибо до сих пор сама тема была табуирована.

С ЛЕВОЙ НОГИ

Людвиг Вольтман родился 18 февраля 1871 года за несколько дней до провозглашения в Германии Второй империи, что весьма символично в свете нашего исследования. Его отец был простым плотником, но после того, как он стал владельцем мебельного магазина, ему удалось подняться по общественной лестнице. Окончив школу, Л. Вольтман поступил в университет, чтобы изучать медицину, хотя еще в ранней юности проявлял интерес к философии. География его учебы обширна: Марбург, Бонн, Мюнхен, Фрайбург, Берлин.

Поддавшись модным "левым" течениям, будоражившим умы молодежи, Вольтман уже в 17 лет объявил себя социал-демократом. Сочинения Маркса и Энгельса, в духе времени, были его настольными книгами, но классическое образование в старых немецких университетах открыло для него и совершенно другой мир: Платона, Аристотеля, Спинозу, Макиавелли, Шиллера и Гердера. Сенсационные успехи эволюционного учения Чарльза Дарвина также не прошли мимо. Поэтому симбиоз модных левых учений и традиционного классического образования оставил неизгладимый отпечаток на его убеждениях, сделав их чрезвычайно оригинальными даже для того времени.

По окончании университета он получил звания доктора медицины и доктора философии. Разделяя вначале социалистические взгляды, Вольтман, тем не менее, выступил и пропагандистом роли сильных личностей в мировой истории. По его мнению, великие движения цивилизации, социальные революции, культурный подъем объяснимы вмешательством лишь небольшой группы людей в общий ход событий. Галилей, Леонардо, Лютер, Гете и Бетховен вызывали его неподдельное восхищение. Уже такой трактовкой истории Вольтман входил в противоречие с идеями Маркса. И очень скоро он уже наметил написание целой серии книг, в которых намеревался соединить три великие идейные течения эпохи: дарвиновскую теорию биологической эволюции, социализм и немецкую философию.

В 1898 году Л. Вольтман опубликовал свою первую книгу под названием "Система морального сознания в связи с отношением критической философии к дарвинизму и социализму".

Содержание точно отражает заявленную тему: соотношение между моральным сознанием, с одной стороны, дарвинизмом и социализмом, с другой. Наиболее часто цитируемые в книге авторы – Дарвин, Маркс, Платон, Кант, Гете и Спиноза. Вольтман страстно защищал ценности идей Дарвина, но подчеркивал, что принципы дарвиновского учения, и прежде всего естественный отбор, не действуют в цивилизованном обществе, где преобладают экономические ценности и где люди в своих действиях руководствуются, прежде всего, коммерческими и финансовыми соображениями. В таких условиях, говорил он, на вершине общественной иерархии оказываются не самые способные, не самые сильные и не самые умные, а самые хитрые, изворотливые, и как следствие, самые богатые.

Во всяком случае, такой трактовки взглядов Вольтмана придерживается известный современный французский "новый правый" философ Ален де Бенуа, опубликовавший в испанском журнале "Ревисьон", том III, № 1 за 1985 год статью под названием "Людвиг Вольтман и немецкий дарвинизм или пролетарийский социализм". Однако мы, уважая мнение признанного мэтра новейшей философии, в свете нашего анализа намерены показать, что уже в его первой книге были заключены пусть и не явные, но необходимые компоненты для скорой радикальной переориентации политических взглядов с умеренно левых на право-консервативные.

По определению самого Вольтмана, цель работы состояла в соединении "критицизма, эволюционизма и социализма". Метод же работы был заявлен как соединение критического и генетического подходов. Причисляя себя к социалистам, он, тем не менее, говорит о "биогенетическом понимании истории". Касаясь оценочной стороны, он выступает сторонником подлинно аристократической самодостаточности, ибо совершающий моральную оценку сам должен носить в себе развитый этический принцип. Нравственность вообще признается им необходимым продуктом исторического и доисторического существования человечества. Законы природы и законы морали не разъединимы в своей онтологической основе. "Нравы – это вошедший в привычку обычай, нравственность же – сознание идеального закона морали".

Уже в первой своей книге Вольтман, возможно и сам того не желая, входит в противоречия с грубым материализмом Маркса. Его воззрения глубоко метафизичны. "Как чувственное ощущение не может непосредственно превратиться в понятие или возвысится до него, так и инстинкт не может расшириться до долга, а социальное чувство до объективного морального сознания". Наконец он приходит к великолепному умозаключению, фатально предопределившему его переход в лагерь "правых" идеологов: "Телеология должна быть понята принципиально генетически!"

Обращаясь за помощью к авторитетам, Вольтман все еще по старинке ищет нравственность у ветхозаветных пророков вроде Исайи, у ессеев, у раннехристианских коммунистических общин, или у пресытившихся язычников вроде Марка Аврелия. Влияние христианского воспитания все еще ощущается, но очень скоро его вкусы радикально изменятся. Иисус, равно как и все иные еврейские пророки, будет забыт; персидские цари, варяжские конунги и индийские брахманы сделаются точкой отсчета и мерилом нравственных ценностей. На место обтекаемых идей равенства придут жесткие беспрекословные тезисы кастовости и аристократизма.

Пример Вольтмана показывает, что даже оказавшись по молодости в генетической клоаке лево-либеральных идей, здоровый человек нашей расы с биологической фатальностью должен выйти на торную дорогу "правого" мировоззрения. Роль современных ночных клубов для сексуальных первертов и духовных метисов в конце XIX века выполняли марксистские кружки и, надышавшись по неопытности марксистского зелья, философ нашел в себе силы поставить предел расовому распаду личности. Антропология может быть только "правой", и Вольтман свой выбор сделал. Глубокая разница между биологической сущностью нации и социальной структурой общества, окутанного действием обманных политических технологий, вызвала его прозрение. "Государство не тождественно с нацией; напротив, нередко оба находятся в открытом противоречии между собою. Национальное самоопределение народов – их моральная обязанность, которую не только не исполняет исторический классовый политический режим, но, напротив, препятствует ему во вред человеческому культурному развитию". Таким образом Людвиг Вольтман возвысил свой личный конфликт до уровня расовых категорий, что и обусловило его дальнейшую философскую эволюцию.

"Между индивидуумом и историей рода существует причинная и телеологическая связь". Это же правило он, не мешкая, переносит и в сферу метафизики духа: "Над исторически переменным содержанием религии находится родовая сущность, то есть понятие религии, остающееся во всей истории человечества всегда одним и тем же". И вновь он вступает в противоречие с Марксом, разводя экономику и мораль с помощью генетики по разные стороны. "История развития морального сознания показала, что идеальное содержание духовно-нравственной человечности следует своим собственным законам, находящимся в необходимой, но только относительной, связи с экономическим развитием".

Социализм Вольтмана уже на первом этапе был более моральным, чем классовая ненависть Маркса, изобретенная лишь для разрушения национального самоопределения, которая, как мы помним, "является моральной обязанностью".

В 1899 году выходят следующие книги Вольтмана "Исторический материализм. (Изложение и критика марксистского мировоззрения)" и "Теория Дарвина и социализм (Опыт естественной истории общества)".

В этих сочинениях философ все еще развивает предыдущие идеи компромисса между критическим идеализмом, теорией наследственности и социализмом. Но теперь он уже выдвигает теорию "социал-аристократии". Все еще опираясь на основы марксизма, он все же уже отвергает материалистические и гегельянские постулаты. Ален де Бенуа справедливо заметил, что для Вольтмана в этот период "универсальность классовой борьбы была уже просто следствием универсальности борьбы рас". Движение вправо вновь очевидно.

В книге "Теория Дарвина и социализм" он ясно пишет: "Борьба рас есть органическая основа всякого культурного исторического развития в социальном мире". Касаясь базовых идей социализма, он интерпретирует их уже совершенно на свой лад: "В природе подбор и разведение совпадают, в человеческой культуре – нет". Он все еще высказывает ни на чем не основанные идеи о видовом единстве человечества, но все эти заблуждения очень скоро пройдут.

Не только в области творчества, но и в сфере легальной политики Вольтман эволюционирует и не скрывает своих предпочтений. В 1898 году он примкнул к умеренному крылу социал-демократической партии, противостоявшему левацкому крылу, более материалистическому и интернационалистическому. На съезде социал-демократической партии Германии в 1899 он поддержал Бернштейна, выступавшего против Бебеля и Каутского. Но верх одержали последние, и Вольтман, разочаровавшись, вышел из рядов партии.

С этого момента собственно и начинается тот самый Вольтман, на критике которого тренировались в острословии поколения советских придворных "философов", не смея цитировать его, дабы не разжигать интерес у трудящихся к расовой теории.

Вышеозначенная статья Алена де Бенуа, а также обстоятельная книга Юргена Миша под названием "Политическая философия Людвига Вольтмана", (Бонн, 1975), написана в сугубо европейском академическом стиле и страдает одним и тем же существенным недостатком: анализ идеологической борьбы в них ограничен как временными рамками, так и недостаточностью политической географии. Эти и многие другие авторы совершенно не приняли во внимание тот факт, что борьба дарвинизма и марксизма, начавшись в центральной и западной Европе, перекочевала на восток в Россию, где и достигла своего трагического финала в виде победы большевизма. Становление нового социалистического государства происходило именно согласно предостережениям политической антропологии Вольтмана. Его прозрения и жесткие бескомпромиссные выводы до сих пор актуальны для нашей страны. Идеи существенно пережили своего создателя, именно потому с неистовой бранью нападали на него Ленин и другие обитатели Кремля. Эти важнейшие географический и временной аспекты влияния философского учения Вольтмана совершенно не учтены в этих исследованиях. Достаточно подробно рассмотрено лишь его влияние на расовую доктрину национал-социализма, а вот след его творчества в стране, где марксизм был признан позднее официальной религией, отсутствует начисто. Нигде не упоминаются реакции Ленина и других коммунистических лидеров на подъем расовой философии. И мы покажем, что именно широкое распространение влияния идей Вольтмана в Германии предопределило победу марксизма не на его родине, а именно в России.

Итак, в самом конце XIX века на арене общественно-политической мысли в стремительном хороводе соединились самые массовые течения: марксизм, дарвинизм и политическая философия, основывающаяся на классическом идейном наследии. Ожесточенная борьба возникла по всему фронту соприкосновения учений: марксистское о борьбе классов, с одной стороны, и дарвиновское о борьбе рас, с другой. Вместе с тем, то и другое направления были жизненно заинтересованы в том, чтобы перетянуть на свою сторону классическую философию в ее модернизированном и политизированном варианте. Речь, таким образом, шла уже не только о численном превосходстве между противниками, сколько о переводе каждого из учений о развитии в целом на более солидный мировоззренческий уровень. Многие философские школы поочередно оказались притянуты марксизмом и дарвинизмом к этой ожесточенной схватке.

Философское обрамление одного из учений – классового или расового – неминуемо, поэтому отдавало ему мировое господство.

Поучительный и героический опыт Людвига Вольтмана как раз и состоит в том, что, начав свой путь с левыми марксистами, он нашел в себе силы и разум перейти к правым дарвинистам, а после этого еще и толкнуть в их объятья всю гигантскую махину немецкой философии. Именно такие личности, как он, и обеспечили победу правых идей в Германии, и именно отсутствие таковых в России позволило большевикам осуществить свой кощунственный эксперимент. Дряблая гуманистическая русская философия с ее проповедью бездомного всечеловеческого счастья, космизма и тому подобных расово губительных химер позволила марксистской агитации, сломавшей себе зубы в Германии, обрести новые силы в России. Бердяевы, Соловьевы, Лосские и им подобные проторили в России своей деградирующей либеральностью дорогу марксистскому произволу.

Толстовский пацифизм, эпилептическое самокопание Достоевского, спазмы пошлого моралетворства у Чехова, плебейское юродство Горького – все это и разъело живительные инстинкты русского народа, и дело было сделано. Многие историки отечественной культуры до сих пор недоумевают, отчего это вдруг большевики, истребив множество деятелей царской России, позволили свободно отплыть восвояси "философскому" пароходу, увозящему в эмиграцию целый сонм корифеев мировой философии. Ответ прост. Это была лишь благодарность большевиков за разрушительную работу, которую проделали "философы" до них. Этнический и антропологический состав первого советского правительства - вот самый наглядный показатель расово-биологической неграмотности гигантского русского народа, который и воспитывали из поколения в поколение "великие русские гуманисты". Никто никогда не вредил России так истово и самозабвенно, как ее всемилостивые идеалисты.

РАСЫ ПРОТИВ КЛАССОВ

Однако вновь перенесемся в Германию, где нашлись проницательные личности, способные выработать противоядие против марксистского подстрекательства к классовой борьбе. Здесь ситуация поначалу тоже была весьма запутанной, и видимые монолитные группы политических оппонентов при ближайшем рассмотрении обнаруживали бурлящее месиво самых экзотических мнений. Путаница была невообразимой, но из нее в борьбе и родилась политическая антропология Людвига Вольтмана.

Дарвинисты – приверженцы социализма – были представлены такими именами, как: Леопольд Якоби, Поль Лафарг, Август Бебель, Вильгельм Либкнехт, Карл Каутский, Арман Буше, Грант Аллен, Энрико Ферри, Эдуард Бернштейн, Георг фон Гизицкий, Карл Пирсон, Вильгельм Бельше. К социалистическому лагерю вначале относил себя и сам Людвиг Вольтман.

Основные идеи здесь не отличались ни глубиной, ни основательностью, но обладали отличным пропагандистским эффектом. Август Бебель, например, считал, что с улучшением условий существования люди также улучшаются. Многие иные идеи левых социал-дарвинистов нет смысла даже анализировать, достаточно обратиться к истории СССР. Здесь вам и причина и следствие. И лозунги, и перечень их жертв.

Стройность лагеря нарушали лишь такие персоны, как Энрико Ферри (1856-1929), переиначивавший социализм с самых его основ, утверждая, что "люди не равны, но они люди". Эволюция его взглядов обратилась затем в сторону идей Чезаре Ломброзо и создания основ антропологической школы уголовного права, а позднее он вошел в комиссию по составлению уголовного кодекса фашистской Италии. Энрико Ферри писал: "Мнение, будто в силу естественного подбора, обусловленного борьбой за существование, выживают лучшие, также не правильно, в действительности выживают наиболее приспособленные".

На этом фоне Георг фон Гизицкий занимался филологическим экспериментированием применяя вместо слов "лучший" или "приспособленный", слово "годный". Карл Пирсон заявлял по этому поводу: "Однако статистика не обнаруживает никакой связи между способностью к размножению и житейским успехом".

Что касается самого Дарвина, то он никогда не проявлял живого интереса к социализму, а вот Маркс весьма серьезно интересовался его работами и не упускал случая переслать тому свои новые сочинения вместе с письмами, исполненными подобострастного поклонения. Дарвин отвечал на эти знаки внимания с истинно английской учтивостью, но когда назойливость первооткрывателя теории прибавочной стоимости превзошла все мыслимые границы, эволюционист потерял самообладание и в одном из писем к сыну заметил: "Какие нелепые мнения господствуют, по-видимому, в Германии насчет отношений между социализмом и развитием путем естественного подбора". Больше Дарвин к теме социализма не возвращался.

Дарвинисты – противники социализма – были так же многочисленны, и к их числу можно отнести таких представителей как: Густав Иегер, Оскар Шмидт, Эрнст Геккель, Рудольф Вирхов, Герберт Спенсер, Отто Гаупп, Бенджамин Кидд, Август Вейсман, Александр Тилле, Отто Аммон, Эрнст Циглер, Томас Генри Гексли, Генрих Кунов, Альфред Россель Уоллес. Взгляды этих философов были много интереснее. Густав Иегер, например, заявил, что коммунистическая форма обобществления тормозит развитие интеллекта. Рудольф Вирхов (1821-1902), признанный специалист в области антропологии и клеточной патологии, предупреждал, что увлечение дарвинизмом может принять крайне опасный уклон, и произнес пророческую фразу: "До сих пор человечество развивается так, что правые идеи постепенно побеждают". Имелся ввиду отпор левому социализму. Оскар Шмидт упрекал Вирхова при этом за то, что он хочет унизить дарвинизм до роли всеобщего "козлища отпущения". Сам он сформулировал теорию животной экономии, которую резюмировал следующими словами: "В животном мире коммунизм и социализм тем резче выражены, чем ниже группы".

Эрнст Геккель (1834-1919) повел уже методическое наступление на ряды оппонентов, объявив, что: "Дарвинизм – научное обоснование неравенства", кроме того, нападал на "беспочвенный вздор социалистического равнения всех". Больше всего его возмущало, что социализм требует равенства во всем, даже в удовольствиях. "Дарвинизм есть все, что угодно, только не социализм! Если уж связывать с этой английской теорией какую-нибудь политическую тенденцию, то эта последняя может быть аристократической, а никак не демократической, и всего мене социалистической".

Будучи одним из учеников Дарвина, он перевел биологические идеи учителя в общественно-политическую сферу, чем существенно радикализировал все учение. Новый вариант получил название социал-дарвинизма. Кроме того он изобрел понятие экологии, но смысл ей придавал не в современном анархолиберальном гринписовском ключе с сидячими манифестациями возле ядерных реакторов. Экологию он толковал как совокупность внешних материальных условий жизни конкретной расы, а не всечеловечества вообще. "Каким образом ужасы Парижской Коммуны можно связывать с дарвинизмом, – этого, откровенно признаюсь, я решительно не возьму в толк".

Альфред Россель Уоллес (1823-1913), писал, что "измышления заблудившегося социализма имели бы последствием превращение здорового государственного организма в разлагающийся труп".

А Герберт Спенсер (1820-1903) уже совершенно в духе современных наук, толкующих процессы в человеческом обществе с позиций биологии писал: "Человеческое существо – конечная проблема биологии и начальный фактор социологии. Моя задача показать, что в основе рациональных социологических выводов должна лежать биологическая истина, пренебрежение которой может повлечь за собой ужасное зло". По его мнению, воплощение идей социального равенства в свете законов биологии привело бы просто к "несколько большему количеству несколько более слабой расы". Следующие слова Спенсера вообще звучат, как грандиозное предвидение по отношению к России, еще не осуществившей роковой социобиологический эксперимент коммунизма. "Практическое осуществление социализма было бы величайшим бедствием, какое когда-либо поражало мир и кончилось бы военным деспотизмом. Всякий социализм заключает в себе рабство".

Томас Генри Гексли (1825-1895) поддерживал его утверждая, что "социализм уменьшает среднюю силу расы". Поэтому Отто Гаупп говорил, что учение о самоочищении расы следует признать социально-политическим идеалом, а Отто Аммон (1842-1916) развивал эти позитивные утверждения социал-дарвинизма в своих книгах "Естественный отбор среди людей" (1893) и "Общественный строй и его естественные основания" (1895).

Была еще и третья, внушительных размеров группа философов-обществоведов, которые пытались найти среднее решение проблемы в примирении дарвинизма и социализма.

В нее входили: Фридрих Альберт Ланге, Адольф Вагнер, Густав Шмоллер, Густав Кон, Фридрих Бюхнер, Лоренц Штейн. Эти люди склонялись к справедливому разрешению социальных противоречий. "За соперничество, но честным оружием", – вот был их лозунг, поэтому вопросы морали занимали их больше всего. Они рассчитывали достичь правого общественного идеала, но левыми политическими методами. Именно поэтому Лоренц Штейн писал: "Социальная гигиена и социальный подбор должны иметь в виду физиологическое улучшение человеческого типа".

Наконец была и четвертая группа, выступавшая, как против дарвинизма, так и против социализма. Карл Фохт заявил, что "Дарвиновское учение убило последние остатки совести у всех угнетателей и эксплуататоров". А Евгений Дюринг (1833-1921) будучи на самых устойчивых право-консервативных позициях и пропагандируя концепцию социалитаризма, изрек: "В недалеком будущем историк нравов отметит дарвиновскую теорию, ка позорную главу в современной истории мысли, но не как теорию имеющую научное значение".

В самом конце XIX века и именно в Германии маятник борьбы классовых и расовых идей начал постепенно клониться в сторону торжества последних. Австрийский социолог Людвиг Гумплович (1838-1909) выпускает в 1875 году книгу "Раса и государство", а в 1883 году – "Борьба рас", ставшую классикой нарождающейся расовой философии. В этой книге он открыто выступал с тезисом о замещении классовой борьбы расовой.

Француз Жозеф Артур де Гобино (1816-1882) при жизни совершенно не был понят на родине, и уже после его смерти талантливый немецкий писатель и философ Людвиг Шеман (1852-1938) принялся популяризировать его учение в Германии и других странах Европы. Результатом самоотверженной работы энтузиастов нового мировоззрения явилось торжественное учреждение "Общества Гобино" в 1891 году. Теория зародышевой плазмы Августа Вейсмана (1834-1914) позволила по-новому оценить фундаментальный труд историка Эрнста Морица Арндта "Попытка сравнительной истории народов" (1843) и книгу "Сравнительная психология" Карла Густава Каруса (1863).

Таким образом интуиции и озарения одиночек стали обретать статус научных истин в общественном сознании.

В этот же период времени французский анатом и антрополог Поль Брока (1824-1880) первым создает принципы антропометрии и разрабатывает антропометрические инструменты для соответствующих измерений. Его усилиями разрозненные кружки естествоиспытателей преобразуются в 1876 году в первый в Европе Антропологический институт. Вскоре эта тенденция охватывает и другие страны. Двоюродный брат Чарльза Дарвина Фрэнсис Гальтон (1822-1911) создает науку об облагораживании расы – евгенику. Под его руководством основывается представительное Международное евгеническое общество, в которое входят именитые ученые разных стран, в том числе и Эрнст Геккель.

Немецкий биолог Альфред Плетц (1860-1940) впервые для обозначения системы мер по оздоровлению расы вводит в 1891 году термин расовая гигиена, эквивалент англо-саксонской евгеники. В 1904 году он и еще несколько его коллег открывают новое академическое издание "Архив расовой и общественной биологии", в котором представлены фундаментальные работы по широчайшему кругу проблем медицины, психологии, биологии, социологии. В 1906 году он же организует в Германии "Общество расовой гигиены". Во всех этих начинаниях заметны яркие личности, такие как теоретик расовой гигиены Вильгельм Шальмайер (1857-1919) и социальный гигиенист Альфред Гротьян (1869-1931), а также Макс фон Грубер (1853-1927) – человек который в 1923 году проводил расовое освидетельствование Гитлера.

Александр Тилле в 1893 году публикует свою знаменитую книгу "Служение народу", главным тезисом которой была защита социал-аристократии. В 1895 он выпускает книгу с характерным названием "От Дарвина до Ницше". Величественный, как пророк Хаустон Стюарт Чемберлен (1855-1927) издает свой монументальный двухтомный труд "Основы XIX столетия", чем вызывает овацию кайзера Вильгельма II.

Это была замечательная плеяда людей проникнутых сходными идеями расовой философии, которая казалась им способной произвести коперниковский переворот в общественном сознании. Именно усилиями этих людей происходит глубинное и поэтапное взаимопроникновение естественных наук и наук гуманитарных. И вот здесь оказалось, что марксизму совершенно было нечего противопоставить этому сплаву дарвинизма, биологии, психологии, антропологии, истории и философии. Он в полной мере осознал всю тщетность своих притязаний. Для оправдания своего мировоззрения с точки зрения естественных наук марксизм использовал устаревший либеральный ламаркизм, несколько приукрашенный по вкусу доверчивой публики.

Жан-Батист Ламарк (1744-1829) жил в условиях совершенно другой общественно-исторической ситуации: во времена торжества идей французской буржуазной революции, когда головокружение от идей о всеобщем равенстве даже не могло создать объективных предпосылок развития взглядов, сходных с теорией наследственности или естественного отбора. Ламарк проповедывал ничем не подтвержденное учение вульгарного материализма, согласно которому на эволюцию живого организма всецело оказывает среда, а наследственность сказывается незначительно.

Учение Томаса Моргана и Августа Вейсмана, развивающееся в русле идей Дарвина, Гальтона, Вирхова, напротив исходило из положений, что среда не влияет на формирование организма, а решающее основное влияние принадлежит наследственности.

Во времена Советского Союза заявляли, что марксизм вобрал в себя все самые современные достижения материалистической науки, в том числе и дарвиновскую теорию. Но это злонамеренная фальсификация, ибо на высказываниях самого Дарвина и его единомышленников мы наглядно показали, что дарвинизм с самого начала находился в открытой оппозиции к марксизму. И попытки последнего притянуть к себе модное популярное эволюционное учение не более чем, тактическая уловка, продиктованная велениями политического соотношения сил. И попытка эта с треском провалилась в Германии и других европейских странах, где сильны были позиции национальной философии. Интернационализм же русской философии, ее бесплотная духовность явились той питательной средой, в которой буйным цветом заколосили идеи левого большевистского экстремизма. Крепкой национальной философии, основанной на новейших достижениях естественных наук, не было. Это и предрешило судьбу России в начале XX века. Пусть это явилось и не абсолютной причиной Октябрьской революции, но во всяком случае, одной из основных, о которой не любят говорить проповедники коммунизма. Тотальное уничтожение в России с приходом большевизма генетики, биологии и всех форм национальной философии – наилучшее подтверждение правоты нашего тезиса. Расстрел В. Н. Вавилова и разгул мракобесных идей Т.Д. Лысенко были запрограммированы еще в конце XIX века. Большевики стремились создать своего нового человека и теория наследственности им была не нужна. Экспериментами в области социального и биологического мичуринства, путем противоестественных прививок они создавали "великий советский народ". Советская расовая гигиена поэтому ничего общего не могла иметь с концепциями "социал-аристократизма". "Кто был ничем, тот будет всем" – этот принцип "контрселекции", по меткому выражению Альфреда Плетца, и возобладал в России.

В Германии победители марксизма не были какими-то оголтелыми природными фашистами, как их все время выставляют коммунисты и либералы. Альфред Плетц и Вильгельм Шальмайер так же, как Людвиг Вольтман и многие другие были выходцами из рядов европейской социал-демократии. Альфред Гротьян был убежденным социалистом, так что все эти почтенные университетские профессора никак не ассоциируются с реакционными мракобесами, а расовый социолог Людвиг Гумплович и евгенистка Агнесса Блюм были евреями, так что и расхожий тезис о зоологическом антисемитизме представителей расовой философии вновь не имеет под собой никаких оснований.

ВРЕМЯ ПРИНЯТИЯ РЕШЕНИЯ

Однако для достижения желаемого союза гуманитарных и естественных наук необходим также и национальный капитал, кровно заинтересованный в выработке современной национальной доктрины. Озарения философов останутся не нужными до тех пор, пока они не будут востребованы эгоистическими интересами капитала, крупной промышленности, а в целом интересами нации.

В начале XX века молодому философу Людвигу Вольтману было всего около тридцати, и его книги расходились хорошими тиражами. К чести России нужно заметить, что все его книги через год-два после выхода в свет немецких изданий, выходили и по-русски. И в это время происходит самое важное событие в жизни Вольтмана. Фирма Круппа объявляет конкурс работ на тему о влиянии теории Дарвина на внутреннюю политику и законодательство государств. Победа на конкурсе оценивается в 30.000 рейхсмарок. Философ с жадностью принимается за работу, соперничая с шестьюдесятью маститыми конкурсантами. Вольтман погружается в изучение социологии, зоологии, антропологии, теории государства и права, истории. Стоило ему наряду с гуманитарными науками плотнее заняться еще и точными дисциплинами, как всякое спекулятивное крючкотворство марксизма испарилось из его головы.

В процессе написания своей самой главной книги Вольтман принимает решения первостепенной важности, наглядно характеризующие эволюцию его взглядов. Он окончательно порывает последние связи с социал-демократической партией, бросает рутинную работу офтальмолога и становится профессором гигиены и антропологии в Хаубинде.

Так и появилась на свет его блестящая "Политическая антропология". Но увы комиссия, объявлявшая результаты конкурса, присудила ему лишь третью премию. Разозлившись, Вольтман отказался от премиальной суммы, причем суммы не маленькой. Единственным утешением послужило, то, что первое место в конкурсе было присуждено Вильгельму Шальмайеру – одному из первопроходцев расовой гигиены. Кроме того в предисловии к своей работе тот обильно цитировал Вольтмана, признавая достижения своего молодого коллеги. Восемь работ, завоевавших первые места были опубликованы, но наибольшую популярность у читающей публики получила "Политическая антропология". Успех был оглушительным.

Выйдя из печати книга имела следующее полное название: "Политическая антропология. Исследование о влиянии эволюционной теории на учение о политическом развитии народов".

Предпослав, по законам жанра эпиграф из Эрнста Геккеля, автор с первой же страницы определяет свое поистине революционное видение проблемы:

"Биологическая история человеческих рас есть естественная и основная история государств. Вместо нее до сих пор, почти исключительно, развитие политических учреждений и идей делали самым односторонним образом предметом исторических исследований, забывая реальных людей, живые расы, семьи и индивидуумов, как органических творцов и носителей политической и духовной истории".

Объяснение же этой проблемы Вольтман видел в том, что: "Человеческие расы однако подчинены тем же общим биологическим законам изменчивости и унаследования, приспособления и подбора, внутри-видового размножения и смешения, усовершенствования и вырождения, как все прочие организмы животного и растительного мира".

Его исследования отвечали, как он сам формулировал двум требованиям: с одной стороны – представить как биолого-антропологические, так и историко-политические факты, а с другой – раскрыть внутреннюю причинную связь между обоими рядами фактов в общей и специальной истории народов. Кроме того он желал особо выделить в какой именно степени раса и гений господствуют над процессом исторического развития государств.

В первой же главе под названием "Факторы органического развития" Вольтман дает функциональные естественно-научные обоснования своего метода. Вначале подчеркивается, что неравенство положения между индивидуумами с течением времени закрепляется и эти закрепленные различия приводят со временем к образованию новых видов, однако подчеркивается существенное влияние "расовых предрасположений". От теоретических положений автор переходит к вопросу о терминологии. "Вариационная статистика и исчисление вероятностей очень важны для определения типа расы. "Тип" есть понятие морфологическое, "раса" - генеалогическое. Раса и тип не совпадают обязательно точно. Чем меньше варьируется раса, тем цельнее ее тип, тем более согласуются индивидуумы в одной и той же основной форме их организации. Чем более, напротив, варьируется раса, тем более отклоняются крайности от "среднего типа". В таких случаях почти невозможно заключать из среднего типа о расе; – здесь только генеалогическое исследование может установить органическое сродство".

Таким образом смысл понятия "расовой чистоты" с самого же начала получает политически корректное обоснование. "Раса же тем консолидированнее в своем типе, чем она древнее. Помеси двух рас складываются в своих внешних и внутренних свойствах больше по той расе, которая древнее". Правила же в развитии встречающиеся в развитии у "ублюдков растений и животных" наблюдаются в точной мере и у человеческих рас. Устойчивая средняя форма помеси возникает, таким образом в условиях исторически одинакового возраста родителей.

Вторая глава "Физиологические основания изменений и унаследования" ценна введением понятий "ZEUGUNG" – воспроизведение, и "VORHERBESTIMMUNG" - наследственное предопределение. Удачно и весьма к месту цитируется фрагмент Гете: "Спит скрытая сила в семени; покоится начинающийся прообраз, замкнутый в себе, сокрытый покровом; лист, корень, и зародыш – только полусформированные и бесцветные".

В третьей главе "Естественные изменения и унаследование у человека" автор активно полемизирует с противниками расовой теории, ошибочно сводящими все к арифметическим вычислениям в пользу доказательства отсутствия "чистых рас", а также против теоретиков отталкивающихся от механического и равномерного распределения расовых свойств. Иронизирует он и над теми, кто исчисляет "миллионы капель крови дедов и прадедов", текущих в жилах венценосных особ. "Расовая чистота" существует и как понятие, и тем более как явление. "Доказано однако, что в смешанных расах бывают всегда "очистки от примесей", что типы сопротивляются до известной степени слиянию и что элементы чуждых рас, когда они не слишком многочисленны, через несколько поколений снова могут быть совершенно выключены из расового плазматического процесса зародышевой ткани".

Таким образом обосновывается главный постулат расовой теории: расовая чистота является первой биологической потребностью любого вида. Вводится понятие "BLUT MISCHUNG" – "смешение крови", для обозначения негативных последствий межвидового скрещивания, от чего, собственно, и происходит русское слово "ублюдок", что буквально означает "у крови", – рядом, но не в ней. Под кровью понимается только чистая кровь. "ENTMISCHUNGEN" – напротив означает "очистку от примесей". "INZUCHT" – обозначает расовое скрещивание в пределах вида. "ZUCHT" – искусственное выращивание, выведение породы. В ходе изложения следует сразу же заметить, что все положения Вольтмана с подлинно немецкой пунктуальностью иллюстрируются статистическими данными, десятки цитат именитых ученых сопутствуют каждому смелому ходу его мысли. Никакой безосновательной схоластики нигде не встречается, но общая эрудиция автора при этом нисколько не затрудняет чтение. Книга читается легко и занимательно, как своего рода расовый детектив, повествующий о хитроумных похождениях чистой и нечистой кровей. В этом же плане с точки зрения общей вариационной статистики интересной представляется остроумная классификация ублюдков, которые, согласно генетической неразборчивости их предков подразделяются на три основных зоологических отряда: смешанных, перетасованных и децидированных. Смешанные типы показывают некое среднее положение между родительскими типами; у перетасованных наблюдается механически хаотическое движение признаков с поочередным доминированием то отца, то матери; у децидированных ублюдков, напротив явно выражено доминирование свойств одного из родителей. Чем ближе расовые типы родителей, тем менее ощутим разброс признаков. Эти правила распространяющиеся и на людей хорошо проиллюстрированы данными опытной зоологии при разведении домашних животных.

По ходу изложения динамика и мощь повествования нарастают. Статистические таблицы все чаще, приговоры – жестче. Вольтман говорит о наследовании духовных способностей, о психических и социальных феноменах в обществе и, как результат о создании "антропометрии духовных свойств", с целью определения расового "канона духовных свойств". Зародышевые клетки плазмы дают человеку "предначертанный маршрут" в духовном развитии. И все эти меры жесткой кодификации "духовных способностей нужны, чтобы уметь измерять как степень унаследования, так и степень усовершенствования и вырождения". И здесь Вольтман решительно переходит к своей любимой еще с юношества теме гениев и их роли в мировой истории. Он говорит о "породе зародышевой ткани гениальных семейств", о "таланте повелевать", "врожденном политическом такте", музыкальной и научно-специфической одаренности.

Наконец, четвертая глава "Усовершенствование и вырождение рас". После понятия "INZUCHT" – внутригрупповое скрещивание, здесь формулируется одно из базовых понятий расовой гигиены – "RASSENZUCHT", означающую практику искусственного расового отбора, с целью которого применяют "REINZUCHT" - разведение без скрещивания и "KREZUNG" – путем скрещивания.

Вольтман здесь подчеркивает, что скрещивание домашних животных совершается либо с целью улучшения и облагораживания расы, либо для освежения крови. "Если в какой-нибудь породе дело идет не столько о тонких качествах, сколько об ее жизненной стойкости, то скрещивание представляется удобным средством вновь пробуждать в ней эту стойкость, но для более тонкого расового разведения внутригрупповая случка неизбежна". Он также подчеркивает, что только внутривидовое разведение, при котором особи женского и мужского пола в типовом отношении значительно приближаются друг к другу, возможно усиление "расовой энергии".

Весьма симптоматично главное убеждение автора книги, что "чистые расы первоначально были повсюду", и лишь процесс миграций создал "ублюдков, которые в той или иной системе органов склоняются преобладающим образом, к той или иной расе". При чем помеси по его мнению оказывают негативное влияние на чистые расы.

"Жизненные условия для образования и сохранения чистой расы заключаются в равномерности естественных условий, строгом вычеркивании всех вырождающихся индивидуумов и строгом внутри-групповом случении, поддерживаемом естественными и социальными преградами".

Именно это определение и стало впоследствии ключевым правилом расовой гигиены. Вполне логичен поэтому переход срезу же от проблем антропологических к проблемам этическим. Констатируется, в частности, что "добродетели и преимущества встречаются гораздо чаще у тех рас, которые сохраняют себя чистыми, и что помесные расы обладают большей частью недостатками и пороками своих родителей, наследуя их дурные, но отнюдь не хорошие стороны".

Наконец, очень удачно сформулированное понятие "хаос крови" выводится для определения организации помесных рас вообще.

В условиях смешения исходных видов с разными антропологическими данными величина зубов не стоит ни в каком целесообразном соответствии с унаследованным размером челюсти, а величина глазниц не приспособлена к величине унаследованных глаз и, как результат возникают кариес и близорукость. Кроме того непропорциональность телосложения и дисгармония пигментирования указывают на ухудшение эстетической организации расы. "Хаос форм и красок среднеевропейского населения сравним с расовым хаосом при смешении уличных собак". Скрещивание различных расовых свойств ведет уже в первых или позднейших поколениях к расстройствам внутреннего равновесия организма, так как органы разного происхождения и качества не подходят друг к другу и ухудшают как прочность структуры, плодовитость, так и духовные способности. Все вместе по Вольтману это называется "ублюдочная дегенерация".

Пятая глава называется "Биологические основные законы культурного развития". Здесь автор акцентирует внимание на наследовании ума и инстинктов, необходимых для сохранения и усовершенствования расы. Сфера человеческой культуры вообще и искусства, в частности, получают биологическое истолкование.

"Из полового инстинкта и любовной игры и обоснованного на них общества, семьи и стада берет свое начало всякое человеческое творчество. На этом половом начале искусства основывается его высокое социальное расовое значение. Боевая песнь воодушевляет и объединяет орду для боя. Переданные саги и песни предков воодушевляют последующие поколения. Великие произведения искусства, стиль и содержание которых доводят до сознания глубочайшие чувства и волю нации, образуют основание для ее духовного единства и могут стать символом великих деяний и будущности расы". Вольтман говорит и о наследовании правовых норм, и о расовой предрасположенности в передаче культуры.

"Перенесение высшей цивилизации на низшие расы возможно только путем смешения крови, причем должно произойти слияние с элементами более одаренной расы. Сила идей разбивается об органическую ограниченность естественного дарования".

Шестая глава "Развитие семейного права", повествует о формах развития брака и о влиянии полового подбора на него, а также об организации власти в семье и физиологических основах права наследства.

В седьмой главе "Социальная история сословий и занятий" с самого же начала подчеркивается, что отдельно взятый "индивидуум будет содействовать преимуществам расы, если только он принадлежит к этой расе". Состояние социального дифференцирования, кроме этого необходимо для любого человеческого сообщества и является залогом его развития как в духовной, так и в экономической сфере. "Без сознавания социального различия, без "пафоса расстояния" не бывает никакого политического и духовного развития".

Дальнейшие рассуждения Вольтмана самым ярким образом контрастируют с его прежними социалистическими рассуждениями о равенстве. Вы сами можете судить о радикальной эволюции автора вправо.

"Рабство было нужно, чтобы породить в сознании человека практическое понятие социального труда, аристократия же - для утверждения практического понятия о социальной свободе".

Вольтман последовательно развивает свои взгляды и переходит к социобиологическому обоснованию кастовой системы: "Расы нуждаются во внешних руководящих узах социальных рамок, чтобы брачные соединения связаны были групповым инстинктом высших слоев и естественным расовым чувством. Половая вражда к чужим расам – это биологическая, наследственная часть до - человеческой, животной истории человека. Искусственный брачный отбор, оформленный кастовой системой и предохраняющий от смешения с другой порабощенной расой, предназначен именно для поддержания расовой чистоты правящих верхов общества. Жрец и воин обязаны блюсти чистоту крови как никакие другие члены общества, ибо от их разума, веры, решимости зависит вся устойчивость государственного организма. Лучшим и наглядным примером кастовой системы, апробированной веками, является индуизм. Шедевром кастового законодательства, основанного на строжайшем соблюдении законов расовой гигиены, являются знаменитые "Законы Ману".

"Строгий кастовый и брачный строй индусов диктовался хорошо обоснованной и историческим опытом доказанной мыслью, что всякое государство, в котором разрушается чистота высшей расы, погибает. Сильное чувство превосходства арийской расы и прочно основанное представление о строгой закономерности естественного унаследования и ухудшения расы путем примеси чужой менее ценной крови являются чертами, проходящими через всю законодательную практику индусов. Ни в каком законодательном документе других народов не находим мы столь точно и строго проведенной расовой гигиены и расовой политики во внутреннем законодательстве, как в "Законах Ману".

От былых розовых социалистических иллюзий Вольтмана не осталось и следа.

"Повсюду сословное расчленение, покоящееся первоначально на разделении труда и личных неравенствах, стремится, под влиянием привычки и традиции, и кастообразной замкнутости, к наследственности занятий, и публичных привилегий, и именно там, где высшее сословие вынуждено бывает защищать себя против побежденных туземцев, против вторгающихся чужеземцев или возвышения беднейших и непросвещенных слоев собственной расы".

Эта стройная, подлинно аристократическая цепь рассуждений логично подводит нас к названию восьмой главы: "Политическое развитие народов".

В ней Вольтман считает нужным подчеркнуть, что с ростом социальной организации обществ, борьба за выживание в ее биологическом видовом смысле вынуждена была перейти на другую ступень развития. Солидарность и внутреннее дифференцирование выражаются все резче, и руководство приобретает все более твердый и напряженный характер. Грабеж, охота, война ведут к росту сознания, как подчиненных, так и руководителей, что и становится причиной политической организации.

"Между тем, как в стаде животных, а первоначально и в человеческой орде, власть и авторитет представляли только чувственный факт, вызывающий подчинение на основании чувственных восприятии, борьба за господство в прогрессе просвещения и цивилизации принимала все более интеллектуальный характер".

Далее подчеркивается, что политический характер сообществ имеет биологическую основу, выработанную веками привычек и традиций. Вольтман удачно приводит старинную пословицу, гласящую, что "законы без обычаев бесплодны". Апологетику биологизма в политической организации сообществ он вновь развивает на основе индуистских "Законов Ману". И вновь предания "старины глубокой" производят мощнейший эффект, ложась, как некое революционное прозрение, поверх десятков цитат и статистических выкладок. Законами древнейшей арийской религии Вольтман пользуется как обобщающим выводом из практических данных современной ему науки: прием сколь литературно изысканный, столь и убедительный. Экзистенциальное время у него сжато до предела и словно по воле мага струится то вспять, то уносится в будущее. От Вольтмана – социалистического материалиста – не осталось уже ни следа, есть лишь Вольтман – расовый метафизик.

Основываясь на своем методе биологического детерминизма, он объясняет и классифицирует политическую способность рас. В свою очередь, отталкиваясь от которой он выводит закономерности в процессе образования государств.

"В государстве основанное на силе право есть социальное выражение физиологической и селекционной ценности".

Пик энергетического напряжения всей книги наступает в девятой главе: "Антропологические основы политического развития". Собственно ради утверждений и выводов этой главы и создавалось все сочинение.

Здесь Вольтман повествует о взаимосвязи эволюционных и биологических аспектов в интеллектуальном развитии человеческого рода. И именно в расе и в гении со всей яркостью высвобождается весь ряд специализированных сил, которые мощно и творчески входят в общий биологический процесс истории народов. Деления населения на сельское и городское, на касты и сословия, по группам интересов также объясняются только с точки зрения антропологического отбора. "Расы – это факторы природы, которые должны быть введены в баланс исторических событий как данные причины и силы. Возникновение этих расовых способностей лежит по ту сторону истории в более тесном смысле этого слова. Эти способности возникли в доисторический органический период культурной истории... Что лежит в основании исторических изменений, так это - непрестанная перемена рас, превращенная в антропологическом строении общества".

Плодовитость, стиль правления, социальная иерархия, стремление к захвату новых земель – все это имеет антропологическое, а никак не экономическое объяснение. Проводя расовый анализ, Вольтман дает четкое определение политико-антропологического идеала.

"Самая светлая раса в то же время – и самая даровитая и благородная". Именно этот вывод ляжет в основу расово-биологической доктрины Третьего Рейха. Антропологическое обоснование этого идеала выводится автором из пропорциональности строения костей, мускулов, общих габаритов тела, на которых покоится "национальное богатство". Главная ценность народа – это не его экономическое богатство, заключающееся в золоте и иных ценностях, а сам народ, как биологическая общность, несущая в себе заряд неиссякающей творческой "энергии расы", с помощью которой только и возможны все культурные, исторические и политические свершения народа.

Большой объем черепа, длинноголовость, большой узкий нос, ярко очерченные надбровные дуги, светлые волосы, чаще голубые глаза – все это и является характерными отличиями высшей нордической расы. "Судьба человеческого рода тесно связана с кубическими дюймами мозговой массы, и история человечества внесена в эту массу, как в большую книгу, полную иероглифических знаков".

Вольтман – расовый метафизик к концу книги полностью входит в свои права.

"На основании чисто морфологических и физиологических соображений мы должны поэтому придти к заключению, что великорослый, с большим черепом человек, с фронтальной долихоцефалией и светлым пигментированием (северно-европейская раса) будет самым совершенным представителем человеческого рода и высшим продуктом органического развития".

Именно под этим углом зрения Вольтман рассматривает далее политическую борьбу за чистоту расы с древнейших времен. Все выдающиеся культурные и исторические свершения в условиях разных цивилизаций древности были осуществлены именно этим типом людей. Загрязнение чистой нордической крови самым неблагоприятным образом сказывается на жизнедеятельности всего государственного организма.

"Крайние расовые скрещивания порождают по физиологическим причинам дисгармоничные и нестойкие характеры. У индусов это не было простым предрассудком, когда они думали, что ублюдок дурных родителей должен быть еще хуже своих родителей. Именно в странах со смешенным населением совершается наибольшее количество преступлений. Физиологическое скрещивание рас тогда только является рычагом длительного и истинного прогресса, когда дело идет о двух родственных или однокачественных племенах. Случайная, исторически достигнутая, ступень культуры не имеет при этом решающего значения: его имеет только антропологическое равенство происхождения".

Анализируя опыт колониальных стран со смешанным населением Вольтман подчеркивает, что всюду ублюдок инстинктивно ненавидит свою цветную мать и презирает своего белого отца.

В процессе культурно-исторического развития общий язык также является сильнейшим средством физиологического влияния и выравнивания. Но навязывание языка может вести и к гибели нации, когда в культурное и кровное общение вводятся "малоценные расовые элементы" и путем более сильного размножения вытесняют более благородную расовую ветвь.

Повышение и понижение политического культурного развития перемежающимся скрещиванием и смешением рас, ведет к предположению, что всякий раз к выродившейся расе должны присоединяться элементы новой и свежей расы, чтобы вновь поднять упадающую культуру и возбудить ее к более высокому развитию. На этом основании периоды смешения должны являться темными и смутными периодами в истории рас, а времена внутреннего скрещивания – периодами расцвета и силы.

Автор не скупится на художественные образы издеваясь над теоретиками "брака народов", которые были так ярко представлены в среде марксистов и социал-демократов.

Сила пророчеств Вольтмана спустя вот уже почти столетие возросла многократно. "Хаос крови, происходящий от "мирового родства", будет куплен только ценою более благородной крови и посредством нивелирования и бастардизирования всего рода человеческого".

И в конце, он дает нам свой гениальный политико-антропологический завет:

"Из государств только те долее других остаются на вершине достигнутого ими процветания, которые не придерживаются одностороннего естественного отбора и не поддаются чересчур стремительному культурному порыву, но часть своего более одаренного населения щадят и сохраняют в возможно здоровых жизненных условиях, как свой природный источник талантов. Арии – последние пришельцы и завоеватели, которые вследствие своей высшей физической силы и интеллекта покорили низший народ. Они всюду образуют господствующую касту и придают большое значение избеганию неравных браков, почему и презирают ублюдков".

В последней, десятой главе "Политические партии и теории" Вольтман дает очень правильное обоснование тому, что в действительности никаких политических убеждений ни у кого никогда не было и нет. Все политические партии – будь то либеральные, консервативные, демократические, коммунистические – формируются по принципу антропологической комплиментарности. Каждый человек озабоченный политикой сбивается в стаю с себе подобными, ибо каждая идея имеет антропологическую матрицу соответствия. Лозунги подобны брачному крику того или иного зоологического вида, зазывающего на случку, а плакаты, программы, агитация - аналогичны распущенному цветастому хвосту во время брачного танца. Не идея важна в политике, а ритуал. Все основные политические идеи созданы на уровне досоциальной, а именно: изначальной расовой биологической общности. Голосует не гражданин, а архетип его расы.

Все это впервые в той или иной степени и было осознано и сформулировано гениальным немецким антропологом, социологом и расовым метафизиком Людвигом Вольтманом. Главное же революционное значение его основного труда состоит в том, что он первым создал критерии расовой философии, которая не имеет ничего общего с доминировавшим тогда историцизмом. Не достижения человечества вообще, не общечеловеческие ценности, измеряемые в параграфах конституций, живописных полотнах, битых черепках найденных после раскопок, и иных душещипательных гуманистических эквивалентах, интересуют расовую философию, но биологическая жизнеспособность конкретной культуротворящей расы, выраженная в ее "расовой энергии", и ее исторические перспективы как антропологически цельного вида. Все остальное – химеры образованщины. Именно Вольтман и был одним из тех немногих, кто сумел объяснить историко-политические факторы на основе биолого-антропологических явлений, чем и подготовил на рубеже XIX и XX веков создание принципиально новой философии, которая и сокрушила марксизм, либерализм, христианство, и все иные подобные расово нечистые догмы.

Мы перечислили лишь основные составляющие концепции Вольтмана, ибо его великолепную книгу можно цитировать полностью, да сверх того прибавить к ней несколько томов обстоятельной критики из области сбывшихся пророчеств, особенно касательно судеб Германии и России.

ОТ МАРКСА К НИЦШЕ

Вряд ли нужно пояснять, что эффект от книги. Вольтмана был оглушительным. "Политическая антропология" стала самой популярной, продаваемой книгой этого направления. Поэтические озарения Ницше, бывшие модными у интеллектуалов того времени получили основательное научное подтверждение. Сверхчеловек был высчитан и замерен антропометрическими инструментами. Культ "белокурой бестии" был легализован, как этико-биологическое явление, как неотъемлемое звено эволюции.

"Мораль – для врачей", "Больной – паразит общества", "Падающего подтолкни", "Раса рабов и раса господ" – все эти высказывания Ницше вдруг у всех на глазах стали материализовываться и превращаться в самостоятельные идеологемы. Ницше объявил христианство "антиарийской религией", а Вольтман доказал это. Всемирный "унтерменш" трепетал.

В общем агрегатном состоянии философских идей, будораживших лучшие умы Европы, именно "Политическая антропология" явилась той драгоценной крупицей, что перевесила концепции Канта и Маркса в пользу учений Дарвина и Ницше. Синтез эволюционного учения, социологии и философии был найден. Марксизм в Германии был побежден и поэтому стал спешно перебрасываться в Россию, где в точном соответствии с предостережениями Вольтмана, он стал развиваться усилиями ублюдков.

К сожалению в условиях современного западного "открытого общества" об эпохальном вкладе Вольтмана в историю борьбы идей говорить не принято. Его биографии, принадлежащие перу Юргена Миша, Алена де Бенуа, и других слишком поверхностны и регионально ограничены. В них он предстает эдаким заштатным интеллектуалом с экзотическими убеждениями и не более того, а его переход из стана социал-демократии в стан научных предтеч национал-социализма рассматривается как шалости начитавшегося дитяти. Но, как мы видим все совсем не так. Вольтман был истинным героем своего времени. Из него еще иногда пытаются изобразить предателя своих юношеских интересов. Но и это неверно, ибо он покинул ряды Бернштейнов, Бебелей и Каутских, когда уразумел их антропологическую сущность. Предать можно лишь те убеждения, с которыми связан узами расы, отход же от инорасовых называется прозрением. Мы вовсе не хотим этими утверждениями сделать Вольтмана ответственным за будущие преступления фашизма. Оговоримся же еще раз, что умер он очень молодым в 1907 году и, следовательно, не мог знать, чем закончится эпопея борьбы идей в первой половине XX века. Но вот ужасы марксизма-ленинизма, разыгравшиеся в России, он предугадал вполне, чем и доказал научную ценность своей концепции. Поэтому и нам живущим почти через сто лет после описываемых событий следует внимательнее присмотреться к обобщениям Вольтмана, ибо многие противоречия, терзающие нас сегодня произросли из того времени.

Присмотримся внимательнее к расстановке сил, ведь и у тех, кто противостоял марксизму, то же не было единообразия в мыслях, что впоследствии и привело к поражению немецкой расовой философии вместе с Третьим Рейхом. Но можно ли расовую философию делать ответственной за режим, профанировавший ее ценности, ведь Третий Рейх и спровоцировал гражданскую войну внутри белой расы?

Разрыв с социал-демократией у Людвига Вольтмана был полным, в частности в письме к Эдуарду Бернштейну от 29 сентября 1902 года он писал: "Я все больше прихожу к убеждению, которого, в принципе, придерживался и раньше, что естественно научная, то есть, биологическая и антропологическая, критика социализма должна быть поставлена выше экономической и этическои .

Именно за свои взгляды, высказанные в "Политической антропологии", Вольтман впоследствии был прозван "расовым догматиком" на ряду с Гобино. Пусть так, но стать первым догматиком в любом деле тоже чего-то стоит. Чемберлен представлял "динамическую" линию в расовой философии, Вольтман же, в свою очередь, по сути являлся первым представителем "статической" ветви этого учения, ибо начисто отрицал всякое влияние окружающей среды на поведение человека. Непрерывность действия зародышевой плазмы, по Вейсману, была альфой и омегой его социальной антропологии. Человек ни чему не учится, только в наследовании свойств проявляется его характер. Именно поэтому расовая гигиена для Вольтмана означает в узком смысле гигиену размножения, с помощью которой исследуются условия улучшения качества новых поколений. Она представляет собой применение теории полового и искусственного отбора к людям. Для Вольтмана была ясна необходимость параллельного социального и брачного отбора, который один может не только предохранить от упадка органическую силу человеческого рода, но и стать основой для его улучшения. В это время он уже поддерживал лозунги Альфреда Плетца об улучшении расы.

Ниспровергая тезисы мирового гуманизма Вольтман по-прежнему много ссылается на Спенсера. Больные и слабые, которые будучи предоставлены самим себе стали бы жертвами безжалостного отбора, при помощи медицины и благотворительности оказываются теперь способными выжить и даже передать свои дефекты по наследству. В борьбе с филантропией он ссылался также на Геккеля, и развивал, как мы видели выше, учение о "панмиксии" Вейсмана, которое ведет к вырождению расы.

1902 год для Вольтмана ознаменовался окончательным поворотом в сторону расовой философии. Осознав в полной мере революционное значение своей книги, он считает возможным буквально раскавычить ее название и превратить в лозунг нового мировоззрения. С группой единомышленников создает фундаментальное периодическое издание "Политико-антропологическое обозрение". Уже в 1903 году молодой журнал имел уже 2000 подписчиков. Целью издания было "логическое применение естественного закона эволюции в широком смысле слова для органического, социального и интеллектуального развития народов".

В программе своего обозрения Вольтман заявлял, что эволюционная теория Дарвина наткнулась на ряд противоречий и потребовала многих корректировок. Дарвинизм переживает, по его мнению, внутренний кризис. Необходима модификация учения Дарвина с учетом теории Вейсмана о непрерывности зародышевой протоплазмы и ненаследования приобретенных свойств, а также последних опытов и исследований Де Фриза.

Рассматривая борьбу рас Вольтман не был оголтелым беспочвенным оптимистом, ибо о надвигающейся "желтой опасности" мыслил следующим образом: "Или невзыскательность и грубость очнувшихся от тысячелетней летаргии монгольских орд, восторжествует над устремленным выше повседневных потребностей духом изнурившейся в борьбе за существование и в культурном творчестве арийской расы?"

X.С.Чемберлен, учитывая выдающиеся заслуги Вольтмана в деле расовой философии, в письме от 1 октября 1904 года уведомил Вильгельма II о необходимости ознакомления с его работами. Как мы помним. Кайзер дал высокую оценку книге "Основы XIX столетия" Чемберлена и потому был чуток и внимателен к его советам. Косвенным подтверждением его знакомства с трудами Вольтмана может служить известное письмо Вильгельма II к русскому императору Николаю II, написанное как раз в 1904 году. В своем послании немецкий монарх, называл себя "повелителем Запада", а своего брата-русского царя "повелителем Востока", подчеркивая, что всеми силами будет содействовать ему в усмирении поднимающейся "желтой опасности", формулировка Вольтмана, как видите воспроизведена в точности.

Вольтмана начали интеллектуально обворовывать с начала его пути, и мы покажем, что это печальное правило дальше стало распространяться уже просто до неприличных размеров. Впоследствии у него воровали идеи, цитаты, тезисы все кому не лень.

Свое емкое и удивительно ясное введение к "Политической антропологии" Вольтман переработал в то время в статью большего объема под названием "Антропологическая теория истории и общества". В этой статье он критикует идеалистическую теорию истории, согласно которой историю определяют идеи. "Идеи связаны с мозгами людей. Гениальные люди выходят из масс и принадлежат к определенным расам. Но мозги и расы – это предметы изучения естественных наук, которые биологически делают нам понятным происхождение идей и гениев".

В этой статье Вольтман еще более отдаляется от увлечения идеями юношеского социализма и окончательно переходит на позиции жесткой теории расовой метафизики. Мистика крови окончательно вытесняет все схоластические нагромождения марксизма. Своими предшественниками здесь он называет Платона, Аристотеля, Макиавелли, Гоббса и Гердера. Последний как раз и ввел в немецкую философию понятие расы, мало того, указал на смешение рас, как на фактор вырождения. Вольтман активно цитировал высказывания Шиллера и Гете о "расовых основах истории", ссылался на статью Иммануила Канта "О различных человеческих расах" (1775). Среди упоминаемых им имен были Ламарк, Дарвин, Гальтон, де Лапуж, Аммон, Плетц и Чемберлен. Вольтман четко различает "народ" и "расу" и утверждает, что "расы составляют народы".

Аммон, де Лапуж и Геккель выступали против присуждения ему третьей премии на конкурсе в пользу первой, ибо авторитет Вольтмана как серьезного расового теоретика рос.

Одновременно с изданием нового журнала Вольтман занялся поиском проявления расовых германских влияний во Франции и Италии. Восхищаясь итальянским искусством в своей книге "Германцы и Ренессанс в Италии" (1905) он подчеркнул важность того, что делали в эпоху Возрождения германцы в Северной Италии. Это глубокое исследование в области истории, искусства, патронимики, лингвистики и антропологии, в котором прослеживаются миграции германских племен в Италию и детально изучаются все ключевые личности эпохи Возрождения. По его мнению все великие художники и мыслители того времени принадлежали к "нордическому" типу. Его вывод: "Белокурый элемент народа определяет его культурную ценность, а упадок великих культур объясняется угасанием этого элемента". Обилие фактического материала, строгость построения концепции в сочетании с литературной легкостью изложения сделали эту работу популярной как в Германии, так и в Италии.

Вдохновленный успехом, Вольтман пишет продолжение под названием "Германцы во Франции" (1907). И хотя положительный эффект от этой книги был меньше, чем от предыдущей, что возможно объяснимо меньшей страстностью и убедительностью повествования, тем не менее, и она не прошла незамеченной, а нешуточный ажиотаж вокруг всего политико-антропологического направления только подогревался.

На сей раз Вольтман посвятил книгу Жорж Ваше де Лапужу (1855-1936), который искренне приветствовал ее, заявив, что несмотря на некоторые ошибки в деталях общая антропологическая концепция автора хорошо обоснована.

Вольтман вступил в контакт с Ваше де Лапужем в ноябре 1902 года. Несколько лет они интенсивно переписывались, позднее Ваше де Лапуж принимал Вольтмана у себя дома, когда тот изучал вопрос о влиянии германцев на культурный процесс во Франции. Мало того, он писал статьи для его "Политико-антропологического обозрения" и признавал в них влияние на себя Вольтмана. Так, в своей книге "Раса и социальная среда" Ваше де Лапуж писал: "Идеи Вольтмана о социал-аристократии оказали такое сильное воздействие на марксистские массы, что повлияли на результаты последних выборов в Германии".

ПЛЕЯДА СОЦИАЛ-ДАРВИНИСТОВ

С 1902 по 1907 годы Вольтман написал для своего журнала множество статей (кроме собственного имени он использовал 30 псевдонимов) на разные темы: от Возрождения до марксизма, о миграциях германцев, о расовой теории, о социальной защите "гениев" и т. д.

Именно в этот свой плодотворный творческий период Вольтман обрел множество интересных друзей и единомышленников, многие из которых были старше его. Среди них следует выделить в частности, Людвига Шемана, пропагандиста идей и основателя общества имени Гобино в Германии. В предисловии к своей книге "Труды Гобино по расовому вопросу", посвященной Отто Аммону, он отметил заслуги теоретика "социал-аристократии".

Шеман также сотрудничал с журналом Вольтмана. Еще теснее связи последнего были с сотрудником обозрения Людвигом Вильзером. Он родился в 1850 году и был автором известной книги "Происхождение немцев" и "Расовые теории". Как и Вольтман, Вильзер был медиком по специальности и так же высоко ценил вклад Гобино в расовую теорию, но в свою очередь находил, у него множество ошибок. В частности, ни Вольтман, ни Вильзер не могли смириться с его антидарвинизмом, кроме того, считали нужным подчеркивать влияние его малоизвестных предшественников. Вольтман и его коллеги переиздали книгу немецкого историка Густава Клемма "Распространение активных человеческих рас по земному шару", изданную впервые в 1845 году и явившуюся своего рода концентрацией аналитических идей, изложенных в его монументальном десятитомном труде "Общая культурная история человечества" (1843-1852). Именно в этой работе Клемм обосновал тезис о существовании "активных" и "пассивных" рас и о том, что отношения между ними определяют прогресс и упадок народов. Ваше де Лапуж был вынужден признать впоследствии, что "эссе" Гобино было "гениальным развитием идей Клемма".

Однако наибольшую известность среди немецких соратников Вольтмана обрел Отто Аммон, в критической литературе по социал-дарвинизму их имена чаще всего стоят рядом. В свете нашего исследования, пожалуй, не будет большим прегрешением, если на его биографии мы остановимся детальнее, тем более, что на русском языке об Аммоне практически ничего нет. Прояснение взглядов Аммона необходимо нам также, чтобы иметь представление о спектре основных расовых идей на этапе их первоначального становления.

В августе 1900 года в доме Аммона гостил Ваше де Лапуж со своим сыном. Публикации Аммона и привели последнего к знакомству с Людвигом Вольтманом. Аммон давал очень высокую оценку "Политической антропологии", хотя сам Вольтман очень резко отзывался о нем, величая "буржуазным дарвинистом" и даже "антропологом в кавычках". Несмотря на спесь молодого философа, Аммон, который был на много старше его, нашел в себе силы трезво оценить талант Вольтмана и обратился к тому с письмом, в котором одобрял основную линию поиска и поддерживал начинание.

Вольтмана растрогала мудрость и снисходительность Аммона, и он, в свою очередь, ответил ему письмом, полным благодарности. В начале 1904 года они наконец встретились, и Вольтман произвел на старшего философа весьма благоприятное впечатление. Они расстались друзьями, и в 1905 году встретились вновь, теперь уже в Берлине. Их взаимное влияние при столь малой интенсивности встреч, тем не менее, было очень велико. Цитация и непременное детальное объяснение узловых моментов учения коллеги присутствуют как в книгах одного, так и другого. Геккель, Вольтман, Аммон – именно эти три имени упоминаются в научной литературе в первую очередь, когда речь заходит о формировании социально-расовой концепций и о противостоянии немецкой философии марксизму. Примечательно, что одна из книг Аммона носила весьма характерное название: "Дарвинизм против социал-демократии". Именно эти три философа стали олицетворением поражения марксизма, именно за это в советской историографии их окрестили "оголтелыми противниками пролетариата" и упоминали только в характерном обрамлении эпитетов "буржуазный", "реакционный", "шовинистический", "расистский".

Отто Аммон родился 7 декабря 1842 года в городе Карлсруэ. Свою родословную по линии отца он позже проследил с 1598 года. Его отец был коммерсантом. В возрасте четырех лет он потерял мать, а в пятнадцать – отца и брата, после чего жил у своих теток.

С ранних лет Аммон проявил недюжинные математические способности. Окончив Высшую техническую школу в Карлсруэ, он в 60-х годах работал инженером на строительстве железных дорог, в 1868 году женился. В соответствии с духом времени, Аммон тогда тоже объявлял себя либералом и, бросив работу инженера, стал главным редактором газеты "Констанцер Цайтунг". Однако тяжелая болезнь желудка заставила его в 1883 году оставить работу журналиста и вернуться с женой и четырьмя детьми из Констанции в Карлсруэ. Там он вступил в общество любителей древности, по поручению которого занялся изучением физических особенностей жителей Бадена, причем начал с солдат. Результатом этого исследования явилась работа "Об антропологии баденцев", вышедшая в 1899 году. Его заслуги в области социальной антропологии получили с этого времени широкое признание как в Германии, так и за рубежом. Он был удостоен звания почетного доктора Фрайбургского университета и, развивая успех, сотрудничал во множестве немецких и зарубежных журналов. Владея одиннадцатью (!!!) иностранными языками, он писал статьи и на них.

Отто Аммона также с полным основанием можно отнести к категории прозревших, ибо, покончив с молодежным увлечением либерализмом, он выступил с разоблачительной критикой социал-демократии в целой серии статей "Антропологическая болтовня", которые в 1891 году вышли отдельной монографией под названием "Дарвинизм против социал-демократии". В ней он проявил себя как "ярый противник социалистического общественного порядка" и, как большинство дарвинистов, он полагал, что между социал-демократией, с одной стороны, и учением о борьбе за существование о социальном отборе, с другой, существует непримиримая противоположность. Его политические взгляды в то время полностью вытекали из антропологии. В своей книге Аммон писал: "Антропология – это не такая наука, которая может послужить орудием партии, стремящейся к перевороту. Наоборот: достигнутые ею результаты – самый громкий протест против социал-демократии, какой только можно себе вообразить". После написания книги Аммон увлекся антропологическими исследованиями Александра Эккера и Рудольфа Вирхова, углубился в изучение биологии наследственности и теории происхождения видов. Все его теоретические умозаключения группировались вокруг базовой идеи, что все естественные природные закономерности, разработанные Дарвином для животного и растительного миров, без ограничений применимы к человеку и ко всем структурам человеческого общества вообще. Характерно, что философские обобщения он, как и Вольтман, искал в трудах Герберта Спенсера. Ограничивая диктат экономической этики, Отто Аммон писал по этому поводу: "Нельзя не видеть, что наиболее способные в экономической сфере не всегда и наиболее одаренные в нравственном и умственном отношении".

Наконец в его работах в это время можно также встретить и критику идеалистического понимания истории: "Все наши великие историки видели свою задачу в том, чтобы нащупать и выявить в мировых событиях нравственное ядро, победу способных и правых. Иными словами, они бессознательно возвысили теорию Дарвина до уровня принципа нравственного мирового порядка".

Вслед за Ваше де Лапужем Аммон делил людей на четыре класса по их основным способностям. Социальные учения Индии были уже известны в Европе в описываемое время, и этот факт являлся оправданием кастовой системы с антропологической точки зрения.

"В первый класс входят открыватели, изобретатели, пионеры, открывающие человечеству новые пути. Они имеют уровень интеллекта выше среднего, это люди с характером, неустанные и смелые творцы, на проторенных путях они чувствуют себя не очень хорошо... Человечество обязано им всем прогрессом.

Второй класс – умные и искусные люди, которые не обладают творческим духом, но умеют схватывать, разрабатывать и улучшать чужие идеи... Первые два класса взаимно дополняют друг друга.

В третий класс входят люди с уровнем интеллекта средним или ниже среднего. Для них характерно то, что Гальтон назвал "духом стада". Они поддаются обучению и, не имея своих идей, могут усваивать чужие. Они не могут сами развивать усвоенные идеи и потому противятся любым новшествам. Они думают, будто обладают всеобщей истиной, сохраняя приверженность к ней с инертностью массы.

Четвертый класс – неполноценные люди, неспособные производить, открывать или комбинировать, или усваивать чужую культуру".

Отто Аммон совершенно справедливо делал вывод в соответствии с данной классификацией, что значение народов, их ценность для мировой культуры, превосходство одного народа над другим тем больше, чем больше в народе людей первого и второго класса.

"Человек первого класса стоит тысяч простых работников физического труда и улучшает благосостояние тысяч. Люди третьего и четвертого класса только следуют по проложенным людьми первого класса путям. Люди первого класса - это локомотивы, люди третьего и четвертого класса – вагоны".

Вполне закономерно, что с позиции подобных взглядов он обрушивался на социал-демократических лидеров: "Бебель хочет, чтобы со всеми людьми обращались одинаково, с прилежными и ленивыми, одаренными и бездарными... Почему кого-то наказывать за ошибку природы, а других вознаграждать, если им и так повезло? Значит, соревнование должно прекратиться и теория Дарвина потеряет силу. Для человечества, это будет регресс, а не прогресс, как думает Бебель".

Развитие альтруистических и эгоистических тенденций в обществе Аммон также объяснял на основе борьбы индивидов за жизненные условия, инстинкт таким образом предстает как результат биологического отбора. Даже смерть грудных младенцев он оправдывал дарвиновской теорией, но отказывался от мысли об искусственном разведении людей.

В основе научных взглядов Аммона в этот момент явственно наблюдается влияние французской школы. Это, прежде всего, антрометрический метод Поля Брока и сомато-характерологическая типизация Ваше де Лапужа. В поддержку концепции последнего он написал, в частности: "Помимо великих переселений народов происходит и изменение их облика, обусловленное разной силой сопротивления определенным задаткам".

В заключение своей книги "Дарвинизм против социал-демократии" Аммон именно на основе теории естественного отбора подчеркнул необходимость усиления сословного сознания у правящей элиты. Химеры мнимого равенства не имеют под собой никакого биологического оправдания.

В 1893 году вышла его следующая книга "Естественный отбор среди людей", к антропологическим измерениям здесь добавлена была теория наследственности Вейсмана, кроме того Аммон выявил в этой работе закономерности совместного возникновения отдельных внешних признаков, их взаимосвязи и назвал признаки, выступающие в сочетании, "стабильными формами" в смысле Гальтона. Кроме того он вывел взаимосвязь между ростом и "головным указателем". "Детерминанты зародышевой плазмы, определяющие череп и остальной скелет, представляют собой стабильные формы по Гальтону... равно как и те, которые определяют цвет глаз, волос и кожи".

Аммон по сути и явился первым популяризатором идей Гальтона в Германии. Он также подчеркивал, что среди правящих классов процент людей со светлыми волосами, голубыми глазами и высокого роста существенно выше, чем среди представителей низших классов. Именно поэтому самый важный результат образования сословий он видел в предотвращении панмиксии. "Всеобщее смешение – противоположность отбора", – резюмировал он.

Очень важно отметить в этой связи, что именно усилиями Отто Аммона нарождающаяся расовая философия получила принципиально иную тональность в сравнении с классической историографией. Именно биологический детерминизм явился основанием для философски обоснованного оптимизма. Аммон - оптимист, несмотря ни на что верящий в будущее, в жизнь, в величие идеи Родины и в человеческую солидарность. В 1895 году вышла его не менее значимая книга "Общественный строй и его естественные основания". Структуру общества в его современной форме и его социальные учреждения Аммон объяснял здесь антропологическими и биологическими факторами. Книга делилась на две части. В первой он на социально-антропологической, естественно-научной основе развивал теорию общества, во второй излагал практические выводы из этой теории для всех областей общественной жизни. Предмет работы – биологическое объяснение социологических отношений между людьми. Аммон считал, что с помощью естественных наук: учения Дарвина о наследственности и изменчивости, с одной стороны, и о борьбе за существование и естественном отборе, с другой – можно обосновать правильную теорию общественного строя. Естественный отбор ведет к образованию сословий: этот процесс "продолжает дело естественного отбора среди людей". Красной нитью через все главы книги проходит основная идея Аммона – "социал-аристократическая теория общества". Для него образование сословий и обособление привилегированных сословий - закон расслоения общества, а не "прискорбный пережиток полу варварских времен".

По его мнению, именно из-за размывания антропологической основы элиты и погиб античный мир. "Согласно антропологической концепции, это были, принадлежавшие к высшей расе, арийцы, люди Севера, которые в доисторические времена пришли в Грецию и Италию, и господствовали над темноволосыми туземцами, обладавшими более слабым характером, постепенно смешиваясь с ними". Сам Аммон с ужасом подчеркивал, что в современной ему "Германии высокие, голубоглазые, светловолосые долихокефалы составляют ничтожное меньшинство, в Бадене – всего 1,2%". Идеализация древних саг на фоне существующего положения вещей повергала его в смятение, и он сам был вынужден признать: "Мы больше не германцы".

Итак, мы специально отвлеклись от жизни и деятельности Людвига Вольтмана с тем, чтобы четче показать на фоне каких идей и в окружении каких авторов формировалось его мировоззрение, феномен, который впоследствии получил помпезное название расовой теории, проделал сложный эволюционный путь. Интуитивные, подчас неточные обобщения историографии и философии, столкнувшись с теорией естественного отбора, дали миру социал-дарвинизм.

Усиление позиций антропологии, психологии, возникновение теории наследственности в дальнейшем преобразовали весь этот ансамбль идей в социал-антропологию. Здесь так же различимы этапы: Первый этап - исторический, он всецело связан с работами Гобино. Второй этап - биологический и зоотехнический – выражен открытием Дарвина. Третий - биопсихологический – это деятельность Брока, Лапужа и Якоби. Наконец, четвертый – антропометрический этап – Аммон и Лапуж. Как результат всего этого совершенно закономерно возникает "Политическая антропология" Людвига Вольтмана, и сложный композиционный синтез гуманитарных и естественных наук преобразуется в единый сплав, – стройное мировоззрение, обладающее всеми необходимыми признаками самодостаточной философии. Именно с этого времени расовая теория усвоив базу классической философии, начинает самостоятельное существование. Мало того выделяются теоретическая часть – расология и практическая часть – расовая гигиена, каковые и закладываются в основу политического национализма, возникшего одновременно практически во всех странах Европы без исключения.

Оценивая с большой исторической дистанции вклад каждого из них, мы видим, что Гобино был первым, кто вывел гуманитарные науки из состояния идеалистического отупения. Он "сделал различия человеческих рас предметом исторического исследования". Такое заключение сделала в своей книге "Отто Аммон и социалантропология" (Франкфурт-на-Майне, 1987) Хилкеа Лихтзин. Она пишет: "Гобино пытался стереть границы между естественными и гуманитарными науками. Неравенство, историческое могущество рас, превосходство высшей расы, арийско-германской, нивелировка и неизбежный упадок вследствие смешения кровей, глубокий пессимизм в конце: таковы основные идеи Гобино. Они получили свое дальнейшее развитие в Германии с задержкой на несколько десятилетий. Лапуж, а параллельно с ним в Германии Аммон обосновали с естественно-научной точки зрения те же истины, которые Гобино обосновал исторически". Получилось так, что философы, историки и антропологи нашли баланс сил и взаимных интересов, который позволил создать единое целое - расовую теорию. Не будь этого союза идей, марксизм не был бы побежден в Европе, и на Западе началась бы череда пролетарских революций.

Теперь именно в таком контексте становится понятно, почему это В. И. Ленин в своей знаменитой работе "Что делать?", впервые вышедшей как раз в Германии, в Штутгарте, в 1902 году, совершенно не имея никаких потенций к занятиям философией и никакого антропологического основания для занятий расовой теорией, вдруг ни с того ни с сего обрушился на Людвига Вольтмана. 1902 год – это год начала полемики вокруг его "Политической антропологии", которую Ленин вообще вряд ли читал. Просто немецкие социал-демократы были обеспокоены тем, что их бывший соратник переметнулся вправо и грозит выдать теперь все антропологические тайны этой самой социал-демократии. Именно поэтому Ленину и дали команду раскритиковать Вольтмана. Еще раз подчеркнем, что такая трактовка у современных западных биографов и теоретиков социал-антропологии замалчивается.

С нашей же точки зрения эта версия развития событий подтверждается хронологической достоверностью. В 1902 году "Политическая антропология", да и вообще все другие работы поданные на конкурс фирмы Круппа, подстегивают общественный интерес к расовой проблеме. Расовая теория оформляется в самостоятельную науку. Марксизм в Германии терпит поражение, и Ленин в 1902 году в Штутгарте издает брошюру с характерным названием "Что делать?", которая выполняет функцию пароля и целеуказания. В 1903 году происходит II съезд РСДРП и международные революционные центры перебрасывают марксистскую заразу в Россию. Именно из "этой страны" решено было начать, и в 1905 году грянула первая русская революция.

А что же происходит с Вольтманом в это время? Он полон замыслов, пишет новые книги и возглавляет "Политико-антропологическое обозрение". 25 января 1907 года Вольтман посетив Аммона и Вильзера отправился путешествовать по Италии. Они виделись в последний раз. При невыясненных обстоятельствах Вольтман пропал в море, и его тело никогда не было найдено. Была ли это трагическая гибель в Италии просто несчастным случаем, установить не удалось. Однако версию об убийстве, на наш взгляд тоже нельзя сбрасывать со счетов.

Представьте себе, что поведал бы уже в зрелом возрасте Вольтман в связи с победой большевизма в России в 1917 году. Ведь он сам был выходцем из рядов социал-демократии, и наверняка смог бы раскрыть множество ее антропологических секретов. Заговорщики, совершившие свой переворот в России, конечно же не были бы в этом заинтересованы. Мало того, останься он в живых – и развитие немецкой расовой теории пошло бы по другому, более продуктивному пути, не связанному с инфернальными злоключениями Третьего Рейха. "Политико-антропологическое обозрение" просуществовало до 20-х годов, но в 30-х ему почему-то не нашлось места.

Однако и при этом его след в философии XX века остался очень глубоким, хотя его имя упоминается весьма недостаточно. Он прожил всего 36 лет, но его идеи окрасившись новыми тонами, до сих пор живут в многих философских концепциях.

ПОБЕДИТЕЛЬ ВРЕМЕНИ

Жорж Ваше де Лапуж был потрясен известием о смерти Вольтмана и писал, что она была "самым большим несчастьем, какое только могло постичь в наше время антропологию". Эта наука, отмечал он, находится еще только на этапе выработки основ, и ей нужны были участие Вольтмана, его интеллектуальные способности, его темперамент бойца. Отто Аммон и Карл Дейг также посвятили ему прочувствованные строки. Аммон сблизился с Шеманом и Вильзером, и продолжил дело Вольтмана, работая в его обозрении.

В апреле 1907 года профессор Ф. фон Лушан писал в редакцию: "Сообщение о безвременной смерти доктора Л. Вольтмана глубоко потрясло меня. По ряду антропологических вопросов мы с ним придерживались разных точек зрения, и мы неоднократно в ходе продолжительных бесед убеждались в том, как сильно расходимся в своих воззрениях на некоторые предметы – но я всегда был полон глубокого уважения к нему и постоянно восхищался его усердием, его обновляющим, смелым безрассудством, а также всегда с интересом следил за его изменениями. Его смерть означает тяжелую утрату для антропологии".

Впрочем, как и любого революционера от науки Вольтмана принимали неоднозначно. Некий доктор Ханс Хенниг в своем сочинении "Гете и предметная философия", откровенно поливая грязью X. С. Чемберлена в этой связи добавлял: "И тогда он взялся интерпретировать героев духа в понятиях XIX века. Их ядро, небезызвестная пангерманская культура, опирается на работы Вольтмана. Тот был эдакий социал-демократический подручный плотника, а потом тронулся умом и стал писать книги".

В "Большой Советской энциклопедии" за 1951 год, том № 9, в статье, посвященной Вольтману, о нем говорится, как об "одном из идеологических предшественников расизма в Германии", и восторженно преподносится статья Ленина "Что делать?" в которой он был разоблачен как "враг пролетарской революции". Современный "новый правый" философ Ален де Бенуа в цитированной нами выше статье, напротив, называл Вольтмана "пролет-арийским философом".

В известной книге "Беседы Муссолини с Эмилем Людвигом" Вольтман был назван евреем. На что известный в Третьем Рейхе расолог Фриц Ленц возразил: "Он был не еврей, а национал-социалист". Профессор Альфред Боймлер из идеологического ведомства Резенберга упрекал его в том, что тот не понимал значения еврейского вопроса, ввиду ограниченности условий времени, в которое жил.

Однако в номере 13 "Известий объединения в защиту антисемитизма" от 19 июля 1912 года имеется любопытная статья "Новый вердикт по вопросу X. С. Чемберлена". В ней выделено: "Только националистически настроенная, академическая молодежь и политические силы в реакционных партиях, оказывающие ей поддержку, сегодня изо всех сил бьются над выполнением неблагодарной задачи: возвести Чемберлена как следопыта расового учения, на научный пьедестал, которого он не заслуживает". Учения Чемберлена и Вольтмана подавались в статье как некое единое целое.

Однако семена, посеянные Вольтманом уже успели прорасти. На страницах обозрения немецкий антрополог Людвиг Мюллер писал: "Расовая идея составляет лучшее наследство более чем столетней борьбы за освобождение от иностранщины, и что эта расовая идея уже более полувека является краеугольным камнем образовывающегося в противовес революции консервативного мировоззрения. Значение Вольтмана для расовой науки состоит как раз именно в борьбе между расовой оценкой и массовой оценкой, из которой победно взошла расовая идея, хотя течение жизни пыталось подавить ее".

Что же касается проблемы антисемитизма, на которой буквально помешаны все исследователи расовой философии из либерального лагеря, то предоставим слово самому Вольтману, ибо в его "Политической антропологии" ясно сказано: "Испания сильно потерпела от открытия Америки, которое влекло за море всех отважных и предприимчивых людей. Она понесла ущерб также и через инквизицию, и через изгнание евреев и мавров, лишивших ее наиболее деятельных сил в духовном, финансовом и промышлен ном отношениях".

Неплохое мнение для "идеологического предшественника расизма в Германии", неправда ли?

Биограф Вольтмана Юрген Миш в своей книге справедливо заметил, что тот испытывал отвращение к антисемитизму. Людвиг Мюллер, в свою очередь писал, что Вольтмана более всего занимал вопрос качества. А проблема качества и отрицания не одно и то же. Вольтман четко различал "народ" и "расу". "Расы составляют народы". Именно поэтому его "Политико-антропологическое обозрение" не пришлось ко двору в Германии 30-х. Однако в более позднем творчестве Эрнста Геккеля, Отто Аммона, Людвига Шемана, Хаустона Стюарта Чемберлена, Жоржа Ваше де Лапужа многие центральные идеи Вольтмана получают продолжение уже после его смерти.

Вскоре первая плеяда расовых философов сходит с исторической сцены. В 1916 году умер Отто Аммон, в 1919 скончались Эрнст Геккель и Вильгельм Шальмайер. В 1927 уходят из жизни Хаустон Стюарт Чемберлен и Макс фон Грубер. Им на смену приходят те, чьими усилиями расовая философия достигла в Германии своего наивысшего подъема: Ойген Фишер (1874-1967), Фриц Ленц (1887-1976), Ганс Ф. К. Гюнтер (1891-1968), Герман Муккерман (1877-1962), Альфред Плетц (1860-1940), Людвиг Шеман (1852-1938). На основе психологии, этнографии и антропологии развивается в самостоятельную науку и смежная дисциплина: расовая психология. Ее развивают такие яркие и незаурядные личности - новаторы: Эрнст Рюдин (1874-1952), Эрих Рудольф Енш (1887-1940), Эгон фон Эйкштедт (1892-1965), Эрнст Кречмер (1888-1964), а также Лювиг Фердинанд Клаус (1892-1974) – один из главных разработчиков концепции расовой души.

Однако и здесь вновь ощущается влияние Вольтмана. Многие фундаментальные философские работы XX века несут на себе печать его темперамента и категоричности. В знаменитом "Закате Европы" Освальда Шпенглера явственно видны следы культурного пессимизма на основе учения Вольтмана о "панмиксии". Основной метод Шпенглера представляет собой гиперболизированное историко-философское осмысление "Политической антропологии". Другая его работа "Пруссачество и социализм" несет на себе печать борьбы раннего Вольтмана за немецкий социализм.

Усиление и развитие общей концепции Вольтмана уже не в исторической, как у Шпенглера, а именно в расово-биологической части, мы находим у американца Медисона Гранта в его нашумевшем сочинении "Закат великой расы" (1925). Размышления о разрушительном влиянии ублюдков на цивилизацию мы можем найти у другого маститого американского расолога Лотропа Стоддарда в его книгах "Бунт против цивилизации" (1922) и "Расовые реалии в Европе" (1924). Именно с его подачи в мировой лексикон входит словечко "недочеловек", которое в идеологии SS найдет свое применение лишь через 10-15 лет. Но все это уже было описано Вольтманом, причем в деталях, как мы показывали выше.

Наконец "Миф XX века" главного теоретика национал-социализма Альфреда Розенберга во введении содержит характерную фразу: "Загнанному в угол "научному" марксизму не остается ничего другого, как попытаться доказать, что и Карл Маркс признавал влияние народа и расы на мировые события!" Но эта мысль как раз и свидетельствует о сложном периоде борьбы дарвинизма и марксизма, когда последний заигрывал с любой философией в целях политической гегемонии. Розенберг сказал это базируясь на идеях Вольтмана и его соратников – поколения первых победителей марксизма. Наконец, начальные главы "Мифа" являются очень точным переложением книг Вольтмана. "Германцы и Ренессанс в Италии" и "Германцы во Франции". Приводя те же факты в той же последовательности, Розенберг доказывает, что вся культура и религия Франции и Италии созданы людьми именно нордического типа.

Ганс Ф. К. Гюнтер в своей известной книге "Раса и стиль" (1927) с потрясающей точностью снова повторил эти открытия Вольтмана. Известный расовый психолог Эрих Рудольф Енш в 30-е годы писал: "Главный грех марксизма в том, что марксистская антропология есть не психологическое и не биологическое учение о человеке. Марксистская антропология есть социология. Из конкретных исторических условий общественной жизни марксизм объясняет основные проблемы личности.

Нужно идти прямо противоположным путем. Из биологического и психологического учения о человеке, из антропологии нужно объяснять все основные социальные проблемы. Антропология – это ключ ко всем проблемам мировой политики".

Но все это, как мы помним, было сказано еще во введении к "Политической антропологии", при определении ее научного метода и здесь видны те же претензии к марксизму. Основная часть концепции Вольтмана о ненаследовании человеком из окружающей среды благоприобретенных свойств стала официальной расово-биологической докториной Третьего Рейха. Только через наследственные признаки индивидов объяснялась структура общества, культуры в целом, и государственного устройства в частности. Фриц Ленц, Ганс Ф. К. Гюнтер, Герман В. Сименс с неукоснительной точностью воспроизводили этот тезис как альфу и омегу расовой теории.

Характерно, что Фриц Ленц, наблюдавший установление советской власти в Баварии в 1919 году, как крупный ученый утверждал, что революционеры и контрреволюционеры принадлежали к разным антропологическим типам. Естественно, ведь "красные баварцы" использовали пароль "Троцкий". Но, как мы помним, именно эта мысль и является ключевым выводом в "Политической антропологии".

В свете всех вышеперечисленных фактов само собой очевидным становится, что даже термин "национал-социализм" в его сугубо немецком варианте, окрашенном в густые антимарксистские тона, родился именно из идей Вольтмана. Антон Дрекслер, основатель Национал-социалистической немецкой рабочей партии, издавший в 1923 году свою знаменитую книгу "Большевизм от Моисея до Ленина", также был вдохновлен именно его идеями.

И наконец, идея вождя, харизматического лидера, гения, являющегося высшим воплощением расы, способным изменить судьбу государства и повлиять на исторический процесс, была в точности на практике воплощена Адольфом Гитлером.

Однако при описании научного метода во введении к "Политической антропологии" Вольтман формулировал свои интересы, выясняя "каким образом и в какой степени общая природа человека и ее особые формы, в расе и гении, господствуют над процессом исторического развития государств".

Идеи гения, господствующего над мировым процессом, воплотили Гитлер в идеале "фюрера", Муссолини в культе "дуче", Франко в идеале "ка-удилио", Ленин в культе "вождя мирового пролетариата", Сталин в идеале "отца народов", Мао Цзедун в образе "великого кормчего". Все эти идеалы – грандиозные эпохальные обобщения, ставшие символами XX века, – вышли из книги, когда-то получившей третье место на конкурсе, учрежденном фирмой Круппа.

Все эти лидеры XX века по-разному понимали идею расы, государства или народа, сущность исторического процесса, но все эти лидеры XX века сходились в одном: гений может и должен господствовать над мировой историей; и что только они - гении – являются высшими и единственными воплощениями своих народов. Гений, дарованный счастливым провидением, изменяет судьбу своего народа, тот, в свою очередь, влияет на душу всей расы, а та уже изменяет ход мировой истории всего человечества в целом. Все вышеперечисленные политические гении, являясь представителями разных рас, и народов, исповедуя иногда прямо противоположные идеалы, тем не менее, с поразительной точностью воспроизвели при жизни этот единственный алгоритм влияния на исторический процесс. Методологическое совпадение в разных частях света и при различных общественных условиях говорит лишь об общности источника вдохновения. И мы его знаем.

Идеи Вольтмана утверждались, а имя его напротив, все больше стиралось из памяти людей, точно злой рок, оборвавший его жизнь в водах Италии, продолжал чинить несправедливость, топя его заслуженную славу.

Специалист в этой области Гюнтер Манн писал: "Расовая теория, утверждающая превосходство германцев, дарвинизм и геккелизм соединились в модный идейный блок, который оказал широкое воздействие на популярную историческую литературу. В XX веке он в решающей мере определил национал-социалистическую эпоху". Группа мыслителей, которых иногда еще называют "школой Гобино", или социал-антропологами, создали синтетическое расовое учение.

Взяв у Гобино культурно-историческую теорию, у социал-дарвинистов эволюционную теорию и идею отбора, а также идею наследственности, сочетая это с антропологическими методами Поля Брока, на базе специальной новейшей терминологии расовые теоретики сумели создать политическую мифологию в научном облачении. И именно они использовав этот миф, разработали концепцию государства на биологической основе. У истоков этого процесса и стоял Людвиг Вольтман. Останься он в живых, расовая теория была бы истолкована согласно его замыслам, а внутри белой расы не возникла бы грандиозная истребительная конфронтация, и не привела бы к чудовищным жертвам и дискредитации всей идеи в целом. Никакие концлагеря и этнические чистки не предусматривались на первом этапе формирования расовой теории, к которому был причастен Вольтман. Позднее их изобрели ублюдки, с которыми расолог героически боролся. Третий Рейх был обречен на поражение, именно потому, что идеалы расовой теории были искажены мощной струёй пангерманизма, влившейся в нее на этапе воплощения основ государственного строя национал-социализма.

Вот и все объяснение главной трагедии нашего века.

Чистая расовая идея попала в руки расово-нечистым ублюдкам, которые в силу своей генетической ущербности отомстили ее идеалам, скомпрометировав и исказив ее до основания. Древний символ счастья и очищения – свастика – был превращен их усилиями в свой антипод, вызывающий ужас и отвращение у большинства белого населения.

Эта идеологическая диверсия становится очевидной с позиций именно политической антропологии.

Великий итальянский философ-традиционалист Юлиус Эвола во введении к своей книге "Фашизм с точки зрения правых" поэтому справедливо писал: "Внутренняя ценность идеи или системы должна оцениваться сама по себе, вне зависимости от ее конкретного исторического воплощения. Однако, практически и исторически, решающим фактором является качество людей, которые утверждают и защищают данную идею или систему".

Прошли годы. Третий Рейх был повержен, расовая теория дискредитирована, но на ее почве взошли новые науки, объясняющие социальные и культурные феномены с биологической точки зрения, и вновь идеи Вольтмана были востребованы в соответствии с печальной традицией – в отрыве от имени их создателя.

В 1975 году американский биолог Эдвард Уилсон постулирует основные тезисы новой науки, с его легкой руки получившей название социобиологии. Новая дисциплина получила, как и следовало ожидать, мощнейшую поддержку со стороны "новых правых", ибо подтверждала старые тезисы о врожденном неравенстве и о генетическом предопределении, а также истолковывала социальные явления на основе принципов биологического детерменизма.

Но стоит нам вновь открыть книгу "Политическая антропология", как мы без труда встретим соответствующий пассаж: "Органическая социология не дает удовлетворительных объяснений. Социология должна быть скорее биологической, то есть должна для объяснения общественных явлений и перемен прибегать к закономерностям, вытекающим из пространственного, временного и физиологического сожительства многочисленных организмов. Она должна представить себе расу и общество в их закономерной связи и изучить расовый процесс, как естественное основание "социального процесса", так, чтобы изменения, приспособления, отборы общества были бы сведены к равным физиологическим действиям в расе".

И сказано это было за семьдесят с лишним лет до Эдварда Уилсона.

Расовая психология, попав под соответствующий запрет, преобразовалась в психологическую антропологию и этнопсихологию. Но Вольтман, обогнав время, писал и о том, что люди разных рас рождаются с разным болевым порогом и по-разному воспринимают цветовую гамму, геометрические формы и имеют различные врожденные эстетические критерии". Духовные способности различны по роду и степени. Они суть часть природы, органически обусловлены и малодоступны прямому изменению путем воспитания, обучения и культуры. Зародышевые клетки расы или индивидуума развиваются также и в духовном отношении по "предначертанному маршруту". Инстинктивные побуждения и чувственные представления – это те же психологические силы, которые указывают каждому члену подобающее ему место".

За много лет до формирования этнолингвистики мы найдем у Вольтмана зрелые и взвешенные суждения, вполне актуальные и сегодня, о соотношениях языка и расы, об их взаимном влиянии. В поддержку теории Фридриха Ратцеля – как одного из отцов геополитики – мы обнаружим суждения Вольтмана о влиянии среды и ландшафта местности на характер населяющего их народа.

Весьма модная нынче концепция о психических и морально-этических различиях в поведении лесных и степных народов, этносов оседлых и кочевых, которая столь хорошо обоснована у Льва Гумилева и Райнхольда Оберлерхера, в основных своих положениях также обозначена у Вольтмана.

Еще одна современная наука – биополитика, анализируя общественные явления использует тот же главный принцип биологического детерминизма, что был заложен Вольтманом в основание научного метода книги "Политическая антропология".

СОБИРАТЕЛЬ КРОВИ

В названии нашего эссе мы сознательно раскавычили название главного труда Вольтмана, дабы придать ему, характер всеобъемлющего метода, подвергшего глобальной ревизии всю мировую историю. Как мы помним заглавие своей главной книги автор впоследствии трансформировал в название обозрения, так как намеревался своему методу придать характер научной дисциплины. И по нашему мнению он является основателем науки – политическая антропология, не утерявшей свою актуальность.

Во введении к своей главной книге "Политическая антропология" Вольтман сам себе ставил задачу об исследовании влияния гения на мировую историю. Возможно даже не задумываясь об этом до конца, но эти слова он в сущности написал о себе. Ведь именно он сам, прожив чрезвычайно короткую для философа жизнь сумел силой своего гения повлиять на мировую историю, изменив суть многих явлений и понятий в политической философии XX века.

Русская, да и не только русская классическая историография высшей похвалой государственному деятелю издавна считала его характеристику как "собирателя земель". Политический лидер, приумноживший пространственные владения своего народа, расширивший зону его влияния всегда и везде рассматривался как абсолютный эталон нравственности для своего народа.

Людвиг Вольтман, пожалуй, одним из первых в полной мере осознал проблемы грядущего XX века, поняв, что не собирание земель, но именно собирание крови в ее этнокультурном и даже мистическом плане является залогом выживания расы. Одновременно он предрек необходимость борьбы с химерами гипертрофированного этницизма, губительного для целостности расового сознания.

Именно поэтому автор данной работы, являясь одним из первых русских расовых теоретиков, и взял на себя обязанность защиты перед лицом современных историков одного из великих немецких учителей-пионеров расовой теории. Подобное постигается только подобным. Журналист, написавший пусть даже и блистательную биографию сапожника, никогда по единожды испробованным литературным лекалам не сумеет написать даже сносную биографию расолога, ибо, как говорил Фриц Ленц: "пусть сапожник судит не выше сапога".

Поэтому при всех возможных огрехах и неточностях мы считаем себя вправе еще раз подчеркнуть, что данная работа является первой апологетической биографией немецкого расового теоретика. Отечественная критика подобной практики на сегодняшний день не имеет, ибо в соответствии с социальным заказом марксизма она лишь обливала грязью немецкую расологию, не считая нужным вдаваться в подробности.

Мы же видим целью нашей работы прямо заявить, что считаем Людвига Вольтмана – гением Белой расы, несправедливо преданным забвению. Его вклад в науку XX века еще в полной мере не оценен, а его методология весьма актуальна и сегодня, особенно для современной России. Вооружившись "Политической антропологией" мы без особого труда уясним биологические причины исторических процессов в нашей стране. Как показывает беспристрастный исторический опыт, лучшие идеи немецкой философии всегда находили свое место в России, которая впитывала их с жадностью. Десятилетия коммунистической эпохи, в условиях которой эта традиция свободного обмена идеями была невозможна, наконец-то миновали и теперь все вновь возвращается на круги своя. Преданная осмеянию и запрещенная у себя на родине немецкая расовая философия в ее новом понимании возрождается в России по закону метафизического взаимодополнения наших великих арийских народов. Поруганный миф крови оживает в мощном эгрегоре России.

29.05-06.07.98

Внимание!Мнение автора сайта не всегда совпадает с мнением авторов публикуемых материалов!


наверх